Они юркнули в подворотню. Через четверть часа молодые люди подбежали к общежитию. Тощая старуха, стряхнув с метлы снег, проверила работу засова.
– Здравствуйте, Раиса Захаровна, – кротко поздоровалась Мила.
– Твое счастье, Яремчук, что ты первый раз опаздываешь, – строго предупредила вахтерша, бегло оглядев Федора. – А то бы к сессии готовилась в сугробе!
Возражать было себе дороже, и девушка осторожно проскользнула в тамбур. Федор задержался, надеясь, что беглянка хотя бы кивнет на прощание, но она не посчитала нужным даже обернуться. Молодой человек счел ее поступок знаком свыше – каникулы долгие, времени укротить строптивицу предостаточно. А коль скоро точка в отношениях не поставлена, вполне уместно потешить собственное эго.
Январские холода Милу не огорчали. Соседки по комнате разъехались на выходные по домам, стало быть, можно заниматься, не вылезая из теплой постели. Повторив билеты, она отложила учебник и сладко потянулась. В дверь резко постучали: «Яремчук! Лети вниз – к тебе жених приехал». Спешно натягивая брюки и свитер, Мила светилась от счастья. Интересно, откуда Генке известен ее адрес? Наверное, съездил в поселок и узнал у родителей. Теперь все будет хорошо. Он покается, она простит, и, как в старые добрые времена, роман продолжится в письмах. Лето они проведут тоже вместе. А что будет потом, загадывать не стоит. Не зря же мать твердит: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Она нынче ученая: не собирается смешить ни Создателя, ни Генку, ни саму себя. Мила прихорошилась и нетерпеливо выглянула в окно. У входа в общежитие с тремя гвоздиками в руках маячил Федор. Девушка разочарованно присела на кровать. Не его она ждала этим морозным, ясным утром. Прятаться не имело смысла – упрямец от задуманного не отступится. Но и торопиться не было резона – никуда этот Федор не денется. Мила позавтракала, привела себя в порядок и спустилась.
Небольшая прогулка по городу окончательно взбодрила. Пара продрогла и, чтобы согреться, заглянула в краеведческий музей. Милу заинтересовала экспозиция животных родного края, а Федор заприметил знакомые картины. Стенд о Богдане Семенчуке был внушительных размеров. Внук с интересом вчитывался в строки биографии и изучал юношеские фотографии деда – таким он его не помнил и не знал. Он так увлекся, что не заметил прихода Милы. Она на носочках сделала несколько шагов и бережно коснулась мундира ветерана. Кто бы мог подумать, что у милейшего балагура столько боевых наград! Девушка осторожно вставила в карман гвоздики. Федор благодарно улыбнулся, а смотрительница в умилении смахнула слезу: как правило, в зале с документальными материалами задерживались только организованные группы, и эти серьезные молодые люди почтительным вниманием к земляку растрогали старушку до глубины души.
На улице Федор предложил Миле перекусить и, не надеясь на согласие, приготовился к длительной осаде гордячки. На удивление, она не стала возражать. Правда, лад длился недолго – пикировались весь обед. Федору нравилось, что Мила не лезет за словом в карман и не кокетничает. Как человек, не лишенный вкуса, он заметил в девушке массу достоинств. Точеную фигурку и колдовской разрез карих глаз, например. Но это был взгляд художника – сердце юноши по-прежнему было занято. Мила тоже не брала нового знакомого в расчет и коротала с ним время исключительно между зачетами и экзаменами. Однокурсницы завидовали и откровенно недоумевали, как тихоня Яремчук умудрилась подцепить такого завидного кавалера. И было невдомек, что перед ними не влюбленная пара, а друзья по несчастью. К моменту студенческих каникул отпуск Федора подошел к концу. Провожать его пришли дед, мать и Мила. Уже с подножки тронувшегося поезда курсант таинственно выкрикнул: «Напишу! Попробуй не ответить!». Мила по привычке улыбнулась. Богдан Тимофеевич и Вера изумленно переглянулись. А девушка только в общежитии поняла, что ни разу так и не вспомнила про Геннадия. Разыскивать его больше не имело смысла. Да и не хотелось.
Мир за окном заново обрел все цвета радуги – откровенно бушевала весна, ярко светило солнце, призывно звенела капель. Правда, в аудитории художественного училища акценты были несколько иными. Строгая холеная дама, степенно расхаживая вдоль кафедры, монотонно излагала наискучнейшие вехи истории коммунистической партии. «Таким образом, и низам и верхам стало ясно, что Октябрьская революция неизбежна. Партия большевиков решила не терять драгоценного времени, справедливо полагая, согласно тезисам Владимира Ильича Ленина, что «промедление смерти подобно…» Соседки сосредоточенно строчили, конспектируя глубокие мысли вождя, а Мила, забравшись на последний ряд, отстранено перечитывала письмо Федора. «…этот музей точно для тебя – сплошная классика без ноток современности. Вероятно, служители данного заведения не в курсе, что за окнами бушует ХХ век с каверзами искрометного авангарда. Но самое знаменательное событие последних дней, а быть может, и всей предстоящей жизни не имеет ни малейшего отношения к живописи в частности и искусству как таковому в целом: нам довели перечень гарнизонов, где нашего брата-офицера уже заждались отцы-командиры. Было бы удивительно, если бы эти забытые богом, но не нашим славным руководством точки оказались рядом с домом. По удивительному стечению обстоятельств их местонахождение измеряется тысячами километров от цивилизации и весьма затруднительными для проживания климатическими условиями. В скором времени мне, вероятно, предстоит ближе познакомиться с культурой и бытом народов Крайнего Севера. Впрочем, если маман вынудит деда выхлопотать мне местечко потеплее, вероятность нашей встречи возрастет в разы…» Звонок прервал преподавательницу на полуфразе, а Милу на полуслове. Девушки незамедлительно засобирались, Мила не спеша сложила письмо.