– Вам нравится? – оживилась напарница.
– А то. Не завернул бы твой шедевр Степаныч – ему одни трофеи подавай.
– Подарок жене директора.
– Тогда в самый раз, – Маня вернулась на свое место. – И чего это у нашего начальства такая гигантомания? Если ваза, то с них ростом. Если блюдо – с колесо.
– Начальство любит размах, у них гостей как ягодок на грозди, – беременная Светлана с трудом выбралась из-за стола и пришла посмотреть на Милину работу. – Я бы сама от такого подарка не отказалась. Люд, ты бы мне тоже что-нибудь расписала, а то выскочишь замуж, пока я рожать буду, и памяти никакой не останется.
– Аиста на чашку что ли? – улыбнулась Мила. – С Колькиной физиономией.
– Я не возражаю!
– И заварочный чайник с твоим портретом на коляске, – пообещала коллега.
Светлана захлопала в ладоши и обняла Милу:
– Тогда я в бухгалтерию, за расчетом, а потом за тортом в магазин. Скажите Степанычу, чтобы задержался – Колька принесет коньяк с лимоном.
Мила отодвинула в сторону блюдо и выставила заварочный чайник и три чашки.
– Нешто к вечеру успеешь? – изумилась Маня.
– Работы тут часа на два, – усмехнулась напарница. – Дорога ложка к обеду.
К концу смены сервиз был расписан. Степаныч восхищенно посмотрел на подопечную и похвалил, как умел:
– Руки у тебя, девка, золотые. И мозги не набекрень.
Маня бережно уложила подарок в коробку и перевязала ленточкой. Освободив стол, она застелила его чистой бумагой, поставила тарелки, достала приборы и салфетки.
– Неси, Степаныч, стаканы, – в ожидании застолья потерла руки женщина. – Я за водой спущусь, а ты, Людмила, разложи красиво колбасу и сыр – у тебя это лучше выйдет. Колька еще сома копченого припер – глянь, что с ним сделать.
Степаныч вышел, Маня в цветок вылила из чайника прежнюю воду. Мила достала продукты и развернула рыбу. Внезапно ее бросило в дрожь. В глазах потемнело, пот покатился градом, стало нечем дышать. Она едва добежала до окна и дрожащими руками распахнула обе створки разом. Жадно глотнув свежего воздуха, прислонилась к косяку. Маня подошла, усадила ее на стул и протянула стакан. Девушка взахлеб выпила всю воду.
– Будешь рожать? – спросила Маня, сев напротив.
– Не может быть! – ужаснулась Мила, вздрогнув от предположения.
– Ты, голуба моя, на сносях, – усмехнулась напарница. – Нешто для тебя секрет?
Мила побледнела и стала заваливаться. Маня прислонила ее к стене и пошлепала по щекам. Художница очнулась.
– Отдышись и продержись! – приказным тоном распорядилась женщина. – Другим раньше срока знать не положено, – она набросила на плечи Милы шаль. – Месяца три?
– Не знаю.
– Посчитай. И побыстрее. А то поздно будет Матрену искать.
– Какую Матрену, зачем?
– Ятровку мою, – нетерпеливо пояснила Маня, – жену брата. Повитуха она. Хошь – роды примет, хошь – дите вытравит.
Мила испуганно сжала руками голову.
– Не сейчас, потом.
– Само не рассосется. Потом никто уж не возьмется. От Сашки что ли?
– Что вы! Нет! – отвела глаза Мила.
– Был бы кто другой, бабы бы давно уже лясы точили. А этого кавалера никто и в расчет не брал, – как отрезала Маня. – Шустрый пацан. Весь в мамашку. Да, ты не боись, – обняла она девушку, – я язык за зубами держать умею – ты мне не чужая…
– Спасибо, – Мила покраснела и закрыла лицо руками.
– Думаю, девка, ты знала, что делала. Чем век одной мыкаться, может, и впрямь сливки надо успеть снять. Только зря ты это с Шуркой затеяла – больно уж мамаша у него бойкая. Только и на нее управа найдется, – пообещала она.
– Спасибо вам, Марья Тарасовна.
– Рано меня жаловать. Думай, как жить дальше. Решишь дите травить, Матрена подсобит и никому не сболтнет. А можно и родить – годков тебе, чай, не шашнадцать. Очереди из женихов, как я гляжу, не предвидится. Потом может и не срастись.
– Нельзя мне, тетя Маня, рожать – мать из дома вышвырнет. А здесь стыдно – заплюют. Как дальше жить с таким пятном?
– Было бы о чем печалиться! Живи, как живешь – тут каждая вторая с грешком да с душком, и ничего – не скуксились. И глаза пока никто не выколол, – женщина шумно выдохнула. – Помелют чуток языками и за другую возьмутся. А дите тем часом вырастет тебе на радость да мамке твоей на старость, – она смахнула непрошеную слезу и села на подоконник. – Что толку, что я бабьего трезвона испужалась? Таперича жалею. Рос бы сынок. Или дочка, – призналась Маня. – А у тебя пацаненок будет.
– Почему?
– По кочану, – она встала и закрыла окно. – Про Матрену подумай и с абортом не тяни. А сейчас, девонька, давай-ка накрывать на стол – вон Колька со Светкой идут, – она стала резать рыбу и негромко добавила: – Решишь рожать – не прогоню. Чем смогу, подсоблю – прокормим твоего пацаненка – зарабатываю я неплохо, да и государство, пока ты молодой специалист, мне еще два года за твой постой приплачивать будет. На дровах и свете тоже сэкономим – для тебя же они эти годы дармовые. Вместе не пропадем, а разговоров не бойся: рот я кому хошь заткну – научилась.