Андрес взял руку Лулу и несколько раз поцеловал ее. Они разговаривали долго. Наконец, послышался голос доньи Леонарды.
— Я уйду, — сказал Андрес, вставая.
— Прощай! — воскликнула она, прижимаясь к нему. — Не покидай меня больше, Андрес. Куда бы ты ни пошел, возьми меня с собою.
Часть седьмая
Опыт с ребенком
Несколько дней спустя, Андрес отправился к своему дяде. Постепенно он перевел разговор на вопрос о браке, и потом сказал:
— Мне хочется разобрать с вами один щекотливый вопрос.
— Неужели?
— Да. Представьте себе: один из моих пациентов, человек еще молодой, но артритик и неврастеник, имеет невесту, девушку слабую и немного истеричную. И этот господин спрашивает меня: «Могу ли я, по-вашему, жениться?» И я не знаю, что ему ответить.
— Я бы ответил ему: нет, — сказал Итурриас. — А он потом пусть поступает, как знает.
— Но я должен привести ему причину.
— Какую же еще причину! Он почти что больной, она тоже; он колеблется… Этого достаточно для того, чтобы не жениться.
— Нет, не достаточно.
— Для меня, да. Я думаю о детях. Я не думаю, как Кальдерон[337], что величайшее преступление человека — родиться. По-моему, это просто поэтический вздор. Гораздо большее преступление — дать жизнь[338].
— Всегда?.. Без исключения?
— Нет. По-моему, критерий должен быть такой: если родятся здоровые дети, которым дается жилище, уход, воспитание, образование, тогда родителям можно отпустить их грех; если же дети родятся больные, туберкулезные, сифилитики, неврастеники, то родители должны быть сочтены преступниками.
— Но, ведь этого нельзя знать заранее.
— Я думаю, что можно.
— Во всяком случай, это не легко.
— Я и не говорю, что легко. Но уже одного опасения, одной возможности дать жизнь больному потомству должно быть достаточно для человека, чтобы не иметь его вовсе. Я нахожу, что увековечивать в мире горе и страдание — преступление.
— Но разве кто-нибудь может знать заранее, каково будет его потомство? Вот, у меня есть приятель — больной, калека, а у него недавно родилась совершенно здоровая, крепкая девочка.
— Это очень возможно. Часто бывает, что у здорового сильного мужчины родятся рахитичные дети, и наоборот, но это ничего не значит: единственная гарантия хорошего потомства — это сила и здоровье родителей.
— Меня поражает такая чисто интеллектуальная позиция со стороны столь ярого противника интеллектуализма, как вы, — сказал Андрес.
— А меня поражает подобное легкомыслие в таком интеллектуалисте, как ты. Признаюсь тебе, для меня нет ничего противнее плодовитого животного, в алкоголическом угаре зарождающего детей, которым суждено или заселять кладбища, или пополнять ряды каторжников и проституток. Я питаю положительную ненависть к этим бессовестным людям, заполняющим землю больным и разлагающимся мясом. Припоминаю одну из своих служанок: она вышла замуж за идиота и пьяницу, который не мог содержать даже самого себя, потому что не умел работать. Сообща они народили больных и унылых ребятишек, которые ходили в лохмотьях, и этот болван являлся ко мне просить денег, воображая, что большая заслуга быть отцом его многочисленного и отвратительного потомства. Жена, беззубая, с постоянно торчащим животом, от постоянных беременностей, родов и смерти детей, стала равнодушна, как скотина. «Умер один? Ну, что ж, сделаем другого», — цинично говорила она. Нет, должно быть запрещено давать жизнь существам, которых ждет одно страданье.
— Я тоже так считаю.
— Плодовитость не может быть социальным идеалом. Важно не количество, а качество. Пусть патриоты и революционеры воспевают плодовитое животное, для меня оно всегда будет ненавистной скотиной.
— Все это хорошо, — пробормотал Андрес, — но не разрешает моего вопроса. Что же мне сказать этому человеку?
— Я бы сказал ему: женитесь, если хотите, но не заводите детей. Пусть ваш брак будет бесплодным.
— Это значит, что наша нравственность, в конце концов, приводить к безнравственности. Что сказал бы Толстой[339], если бы услышал вас!
— Ба! Толстой — апостол, а апостолы проповедуют собственные истины, которые остальным людям обыкновенно представляются глупостями. Я поговорил бы с твоим другом на чистоту, и спросил бы его: вы человек эгоистичный, немножко жестокий, сильный, здоровый, терпеливо выносящий собственное страдание и безразличный к чужому? Да? В таком случае, женитесь, плодите детей, — вы будете хорошим отцом семейства… Но, если вы человек впечатлительный, нервный, чрезмерно чувствительный к страданию, тогда не женитесь, а если женитесь, не имейте детей.
337
338