А на следующий день произошло ЧП. Была ее очередь дежурить в воскресную ночь, и Наталья вышла из дома около семи. Во дворе было темно, накрапывал дождь, и она не сразу заметила стоящего у машины мужчину. Он посмотрел на нее и вдруг крикнул:
— Наталья Николаевна, подождите! Мне надо с вами поговорить.
Это был Сиверцев.
Наталья остолбенела, но через мгновенье бросилась бежать. Сиверцев за ней. На ее стороне было преимущество: она знала здесь каждый куст и каждый закоулок, а он нет. Ей удалось запутать его, оторваться, выйти дворами к метро. Теперь возвращаться домой было нельзя. Из клиники Наталья позвонила Глебу и предупредила, что какое-то время ей придется пожить у него.
Пережитый страх она, как всегда, выместила на Олеге. Увеличила интенсивность инфразвука по предельно допустимого и стала ждать. Через десять минут ей позвонила с поста дежурная сестра:
— Наталья Николаевна, вашему Локи плохо.
Отключив излучатель, Наталья вошла в палату. Свирин сидел, забившись в угол. По его лицу стекали крупные капли пота.
— Помогите мне! — шептал он. — Помогите! Мне страшно! Мне плохо!
— Ну-ну, тише, Олег Михайлович, сейчас я вам укольчик успокоительный сделаю, таблеточку дам.
Оба препарата по отдельности были вполне безвредными, Наталья взяла их из аптечного шкафа. Но в сочетании они давали мощный галлюциногенный эффект. Она сидела рядом с кроватью Олега и наблюдала за ним. Инъекция миорелаксанта сделала его слабым, вялым, неспособным двинуть ни ногой, ни рукой. Он лежал и смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
— Света, что ты здесь делаешь? — спросил он заплетающимся языком.
— Сижу и смотрю на тебя. Скажи, зачем ты убил меня? — спросила Наталья.
— Ты угрожала мне. Я должен был…
— А зачем ты убил Наташу?
— Я не убивал ее. Неправда!
— Ты приучил ее к наркотикам. Ты насильно отвез ее в клинику делать аборт. А потом прогнал ее.
— Люда, она обещала рассказать обо всем Илоне. Я не мог…
— Я не Люда, Олег, я Ира.
— Ира… Ты, сука! Я ведь убил тебя! Я снова тебя убью! — он дернулся было к ней, но без сил упал на подушку. — Я все равно тебя убью. И тебя, и Илону, и Сиверцева. Локи убьет вас всех. Вот только проснется.
Дождавшись, когда Свирин уснет, Наталья вышла из палаты. Локи не проснулся, а без него Олег слишком слаб. Вся его воля спит вместе с Локи.
На следующий день перед обходом Наталья подошла к заведующему.
— Отари Георгиевич, меня беспокоит Локи, — озабоченно сказала она. — У него суицидальные настроения. Дело зашло слишком далеко. Он упустил время. Боюсь, процесс остановить не удастся.
— Он пытался нанести себе вред?
— Нет пока. Он только говорит о том, что прошлое мучает его и он не может жить.
— Пусть Глеб как следует обшарит его палату: нет ли опасных предметов. При малейших признаках беспокойства — в мягкую. Что он у нас получает? — Хахиашвили просмотрел лист назначений. — Увеличьте-ка дозу.
В тот день у Натальи не было приема в амбулатории, и после обхода она вернулась к Свирину с диктофоном в кармане халата. Она беседовала с ним о вещах, совершенно нейтральных: о погоде, о том, что бы он хотел съесть на ужин, и о том, где любит отдыхать, — вставляя в свои реплики уже зафиксированные коды, которые должны были направить его мысли в определенное русло. Минут через десять Наталья поняла, что Свирин «поплыл». Она поинтересовалась, как поживает Локи.
— Спит, — пожал плечами Олег. — Ни разу не просыпался. Меня это даже беспокоит.
— Ничего страшного, Олег Михайлович. Локи будет спать, пока вы не поправитесь. Вы ведь Олег Михайлович?
— Да, — безвольно ответил он. — Я — Олег Михайлович. А Локи спит.
— Как вы себя чувствуете?
— Плохо. Очень плохо. Меня как будто грызет что-то изнутри. Пока Локи был со мной, мне казалось, что я могу бороться, что могу снова стать сильным. А теперь…
Наталья заметила, что Свирин пристально смотрит на ее руки и будто силится что-то вспомнить. «Отлично, голубчик. Вспомнить ты все равно не сможешь, хотя подсознание твое вопит и топает ногами».
Медленно, следя за тем, чтобы вовремя выделить голосом нужные слова в такт дыханию Свирина, она говорила и смотрела вскользь его зрачка. Ее фразы складывались в замысловатую мелодию. Повышая и понижая голос, умело модулируя, Наталья привела его в состояние, близкое к трансу. Она мягко, ненавязчиво объясняла, что плохо ему от того, что его убеждения и взгляды находятся в противоречии с еще более глубокими принципами типа «не убий» и так далее. Поскольку слово более материально, чем мысль, необходим облечь мысль в словесную оболочку, выпустить ее в пространство. Не зря же люди делятся своими переживаниями с друзьями, ходят к исповеди: так они избавляются от напряжения, как будто спускают пар через предохранительный клапан. Здесь не было логики, но это было не менее убедительно, чем дерьмо, прущее из засоренной Свириным трубы.