Ей снился Рейгар на троне, скармливающий ее детей огромному дракону, такому большому, что он полностью занимал тронный зал, пока она смотрела и кричала, не в силах остановить его. Ей снилось, что она была оленихой, мчавшейся сквозь леса, горящие вокруг нее, и волки выли вдалеке. Ей снилось, как Драконий Камень погружается в море, вместе со всеми своими гаргульями, и под водой плыли мертвые: родичи Рейгара, Эйрис, ее отец…
Робарра часто просыпалась, смаргивая горячие слезы,и только вид детей, спящих рядом с ней, успокаивал ее.
Эшара молчала, как обычно, сложив руки на животе.
– Я подумала, это шутка, – сказала она вдруг. – Подумала, это какая-то шутка. Когда он пришел ко мне на турнире, в ту ночь, я подумала, он шутит. Потом я увидела его людей, и поняла все. Я звала Эртура, чтобы он помог мне, чтобы не позволил им. Я звала Джейме. Я просила Рейгара не забирать меня, что я помолвлена с другим, говорила, что он женат, что это безумие. Говорила, что не хочу быть частью пророчества. Но он… – Она покачала головой. – Он ничего не слышал. Я видела по его глазам. Он был убежден. Ничто не могло бы заставить его передумать.
– И Эртур позволил, чтобы это случилось, – с отвращением пробормотала Робарра. Она не могла бы представить себе такое предательство, чтобы Станнис так повернулся против нее. Да, иногда ему хотелось ее придушить, а ей – его, но они были братом и сестрой.
– Я месяцами не говорила с Эртуром, – призналась Эшара. – Но он говорил, что у него не было выбора, что если бы он попытался их остановить, меня все равно бы забрали, и он не был бы рядом, чтобы защитить.
Да, подумала Барра, он защищал тебя, стоя за дверью, с мечом в ножнах, пока мой муж держал тебя и начинял своим семенем, ночь за ночью.
Эшару нечем было утешить, а Робарра и не умела утешать. Она могла только действовать, но перед ней столько лет помахивали титулом королевы. Почти десять лет она почти ощущала вкус власти, только для того, чтобы ее отобрали. Она не могла разделить боль Эшары или упиваться ей. Она хотела, чтобы война поглотила все, всех, кто причинил ей вред. Она хотела освободиться от черного и красного, от Таргариенов и их безумия, и от этих чертовых снов о драконах.
Она хотела, чтобы ее дети могли играть в стенах Штормового Предела, а не прятаться от штормов в одинокой башне.
Месяц прошел очень быстро, хотя по тому, как Рейлу рвало, и по темным кругам под ее фиолетовыми глазами, Барра подозревала, что Эшара не единственная носила ребенка Таргариенов.
Новость об осаде Королевской Гавани пришла через четыре дня после начала родов Эшары. Роды были трудными, они начались посреди ночи и продолжались, когда рассвело, в один из редких мирных дней. Барра сидела рядом со своей бывшей фрейлиной, держа Эшару за слабую руку, пока наконец служанка, помогавшая им, потому что в замке не было мейстера, наконец не вздохнула от облегчения, и не подняла маленькое существо с темными волосами.
Ребенок некоторое время не дышал, и эти несколько секунд Робарра думала, не умер ли он, не было ли все безумие Рейгара зазря, пока не раздался крик.
– Мальчик, – сказала служанка, и Барра застыла от шока. Потому что даже она, несмотря на свое неверие в пророчество, убедила себя, что родится дочь-бастардка.
Значит, это не Рейнис Уотерс.
Эшара потеряла много крови, и следующие дни теряла сознание и приходила в себя снова. Барра большую часть этого времени отгоняла Эртура Дейна от сестры и племянника, несмотря на все его мольбы позволить ему увидеть мальчика. Конечно, он легко мог войти, применив силу, но было очевидно, что его прежняя гордыня померкла перед лицом горя и стыда. Мужчина был столь красив, и столь печален, что было трудно не дрогнуть перед ним, но все уважение, что питала к нему Барра, исчезло из-за его трусости перед Рейгаром.
Потом пришли новости о резне. Часть города придется перестраивать. Это было очевидно. Рейгар погиб от своей руки, случайно или намеренно. Что-то было там об огне, о пробуждении драконов. Говорили, что тронный был весь опален. Станнис занимал теперь трон.
Самой удивительной новостью, подумала Барра, была смерть Тайвина Ланнистера. Как же тяжко пал лев. Но может оно и к лучшему. Их дом теперь был ранен, со смертью великого лидера. Она сомневалась, что иначе Ланнистеры смирились бы с возвращением всего лишь роли десницы короля.
Пока она надевала старую корону Эйриса на кудри Эйгона, разделенные серебряной прядью, Эртур Дейн в своих белых доспеха, прыгнул в море.
Две недели спустя, когда Эшара достаточно оправилась, чтобы путешествовать, они отплыли к Черноводной, к столице. Сам воздух пропах пеплом, но Робарра оставалась на носу корабля, держа на руках короля-ребенка, пока Висения бегала вокруг «братика Джона» в каюте. К облегчению Барры, мальчик был больше Дейн, чем Таргариен, с темными волосами его матери, и глазами такими темно-фиолетовыми, что они казались черными. Но у него было мрачное лицо Рейгара.
Матушка рыдала, когда они воссоединились, а у брата как обычно было каменное лицо, но все же он медленно обнял ее. Коронации для Эйгона не ожидалось, только объявление о регентах – она и Станнис. Джейме и Эшара тихо поженились. Барра не представляла, что они собирались делать с мальчиком. Она была удивлена, что сын Тайвина Ланнистера все еще был согласен жениться на своей «опозоренной» невесте, но опять же,она никогда не замечала особого сходства между отцом и сыном. Возможно, Элия Ланнистер повлияла на детей Тайвина больше, чем можно было представить. Она знала, что Серсея Ланнистер выйдет замуж за кого-то из Редвинов или Хайтауэров, для замирения с Простором. Она не думала, что девчонка была этому рада, но было ясно, что Визерису Таргариену нельзя позволить жениться на Ланнистер, на любой дочери великого дома. Он отправится в Штормовой Предел вместе со своей матерью, а оттуда, возможно, в Старомест.
Последним человеком, которого Робарра ожидала увидеть, в недели по официальному окончанию восстания, был Нед Старк. Он выглядел старше своих двадцати или около того лет, но опять же, то же было и с ней. Война разрушила их обоих, как и их семьи. У нее был мертвый муж и мертвый отец, а у него мертвый отец и мертвый бра, и титул Хранителя ждал его. И женщина Талли, на которой он должен был жениться, жена его брата, которая только недавно родила дочь.
– Ты был прав, – сказала она ему, когда он неловко стоял рядом с ней на балконе, выходящем на разрушенный город. – Мне не надо было этого делать.
– Поцелуй? – Он казался усталым. Она тоже была усталой. Словно она могла прилечь, уснуть, и никогда не просыпаться. Но она должна была. Эйгон нуждался в ней. Висения в ней нуждалась. Она была Баратеон из Штормового Предела, и она не сдастся так просто.
– Но я никогда об этом не жалела, – с печальной улыбкой сказала Барра. – И все же, ты был прав, что смеялся надо мной. Это были месты ребенка, а я уже давно не ребенок.
Он подошел на шаг ближе.
– Я тоже, ваша милость.
Его поцелуй застал ее врасплох. Он был болезненно сладок, словно воспоминание о летнем вине. А потом он отстранился, и она нехотя опустила руки из его волос. Они отросли за время войны, но он был чисто выбрит.
– Я буду верен моей леди-жене, – сказал он.
– А я была верна своему лорду-мужу, – горько сказала она, но как бы она это не ненавидела, она понимала. Она остановилась. – Я бы хотела однажды увидеть Винтерфелл.
– Что ж, королевский двор всегда с радостью встретят там, ваша милость, – он немного улыбнулся, но его серые глаза оставались печальными.
– Я любила тебя, – сказала она его спине, когда он повернулся, чтобы уйти. Он стоял так болезненно долго. – Всегда любила.
Его ответ читался по его длинному старковскому лицу, когда он посмотрел на нее.