Кассана прятала свое беспокойство за теплой улыбкой и ободряющими словами, рассказывая Робарре, как горда ей она была, какой высокой и красивой была ее дочь, как она до каждого дюйма будет выглядеть истинной принцессой, что принц наверняка сочтет ее самой Небесной Девой, и Робарра старалась подавить горечь – что могла знать ее матушка? Они с отцом поженились по любви, и все еще были влюблены. Робарре нравился Рейгар, он даже привлекал ее иногда, несмотря на все ее старания, но она его не любила. Конечно же, любовь – это не только смазливое личико и галантные слова. Любовь была… Любовь была чем-то, за что стоило сражаться. Не эта… Холодная невозмутимость.
Но только маленькие девочки болтали о любви, а она больше не была ребенком.
Она пристально смотрела на свое отражение в зеркале, пока матушка и служанки помогали ей одеваться в утро ее свадьбы, в утро холодное и солнечное, с почти морозным ветром в воздухе, и в бледном синем небе не было ни облачка. Ее платье было чисто белого цвета с пышной юбкой, украшенное богатой золотой вышивкой по лифу и рукавам, и только черный олень из оникса свисал с цепи на ее шее, и серебряный дракон с гранатовыми глазами обхватывал его.
На ее голове был венец из валирийской стали. Матушка настояла, чтобы ее черные локоны оставили распущенными, вместо того, чтобы собрать их на ее макушке. Багровые розы были вплетены в ее кудри, и ей казалось, что она едва могла пошевелиться, из страха, что лепестки осыпятся на пол. Ее девичий плащ был цвета яркого золота, с черным оленем, расшитым посередине, и женщинам пришлось подхватить его, когда она сделала медленный шаг вперед.
- Ты прекрасна, - заверила ее Кассана, и нежная улыбка прикрывала печаль в ее глазах, когда она поцеловала Робарру в бровь – дочери пришлось наклониться, чтобы мать смогла это сделать, потому что Робарра унаследовала рост своего отца.
- Я чувствую себя самозванкой, - пробормотала Робарра и пожалела об этом, потому что Серсея Ланнистер все услышала, и теперь пыталась скрыть усмешку за невинным видом. Они не испытывали друг к другу настоящей ненависти – девчонка Ланнистер была помолвлена с младшим сыном, в конце концов, хотя ему и было всего три, но она знала, что Серсея считала ее неподходящей невестой для ее любимого Рейгара, пусть Робарра и сомневалась, что он вообще замечал существование светловолосой девчонки. Женщины не часто привлекали внимание ее будущего мужа, даже такая будущая красавица, как Серсея Ланнистер.
Она думала, что больше его интересовала Элия Ланнистер, потому что они танцевали вместе на турнире в честь Визериса три года назад, и казалось, что они поглощены разговором, но опять же, может быть и нет. Дорнийская вторая жена Тайвина Ланнистера не казалась завистливой или печальной теперь, только несколько осуждающей, и эти взгляды были в основном сосредоточены на ее падчерице.
Казалось, что дорога к Септе Бейлора заняла годы, а не минуты. По каждому коридору, по каждому двору повисла тишина. Слуги остановливали свои спорые приготовления к пиру, чтобы упасть на колени, когда Робарра молча проходила мимо них. Она должна была упиваться своей властью. Она собиралась стать их принцессой сегодня, а однажды их королевой. Другие женщины убили бы, чтобы оказаться на ее месте.
А она чувствовала только тупой ужас. Она думала… Она думала, что будет по-другому. Она думала, что испытает хотя бы малость удовлетворения, но ей хотелось только убежать. Она хотела сбежать отсюда. Она коротко подумала о Неде Старке, и о том, каким мужчиной он теперь стал. Она не видела его с тех пор, как они были детьми, но ее мысли время от времени обращались к Северу. Она сомневалась, что он помнил ее так хорошо, как она его. Если честно, и ее воспоминания о нем были смутными и отрывистыми. Станнис до сих пор общался с ним. Возможно… возможно, он сможет доставить ему письмо от нее, после свадьбы, хотя она и не представляла, что сможет сказать.
Это было глупо. Она была дурой. Она собиралась выйти замуж за Рейгара Таргариена, принца Драконьего Камня, наследника Железного Трона.
Запах ладана в септе был слишком острым, свечи слишком яркими, их огоньки слепили ее, когда она шла по проходу, держась за руку своего отца, и тишина оглушала ее. Она бы предпочла слышать шепотки и бормотания. Сухой голос Верховного септона почти принес облегчение. Рейгар был красив, может быть даже красивее обычного, его собственный венец сиял в его серебристых волосах, и его серьезные фиолетовые глаза, черно-красный дублет… Ее едва затошнило, и она сама не понимала, почему. Она почувствовала себя голой, когда с ее плеч сняли плащ, и она почти повернулась за помощью к отцу, но заставила себя стоять неподвижно, прямо, высоко подняв голову, когда Рейгар набросил свой плащ ей на плечи, застегивая железную застежку. Его прохладные пальцы скользнули по ее шее, когда он делал это – и ей показалось, что она обожглась, хотя сама не понимала, почему. От стыда? От гнева?
- Этим поцелуем, - сказала она, гордым, чистым голосом, хотя совсем не чувствовала себя ни гордой, ни чистой, - я клянусь тебе в своей любви и называю тебя моим господином и мужем.
- Этим поцелуем, - тихо, почти шепотом сказал Рейгар, ярким контрастом с ее заявлением, - я клянусь тебе в своей любви и называют тебя моей госпожой и женой.
За шесть лет помолвки они ни разу не попытались поцеловать друг друга, хотя были моменты, когда Робарра думала… Она предполагала, что ее муж был слишком благороден для этого. Все, что останавливало ее от желания поцеловать какого-нибудь сквайра – однажды, например, на пиру с Ричардом Лонмаутом – был страх, что узнает король – ей не думалось, что за это она получит только выволочку и отправку домой.
Она не ощущала себя добродетельной, когда его губы нежно коснулись ее, и она быстро поцеловала его в ответ, немедленно отстраняясь, и ее лицо раскраснелось, когда она повернулась к толпе, которая взревела от одобрения. Ее отец смотрел на нее почти с благодарностью – она сыграла свою роль, подумала она, и хорошо сыграла, и теперь никто не сможет в этом сомневаться – она стала принцессой Робаррой, и ее дети будут от крови дракона.
Обычно Робарра наслаждалась пирами. Ей нравилось пить – она могла выпивать вино и эль не хуже любого мужчины, и ей нравилось танцевать – при дворе не было мужчины, с которым она бы не потанцевала хоть раз, кроме, может быть, самого Эйриса – и ей нравилось ходить с места на место, болтая и флиртуя, и беседуя.
Но на своей свадьбе она была словно статуя, сидя молча и неподвижно рядом с Рейгаром, глядя, как гости едят и пьют, и радуются. Лепестки роз продолжали осыпаться на ее колени, и она методично собирала один за другим и бросала их на пол.
Ее муж вздохнул.
- Если я чем-то расстроил тебя…
- Не расстроил, - быстро сказала она. – Прости, Рейгар. Я не хотела… - Она сжала красный лепесток между пальцами. – Я не хотела казаться печальной. Я счастлива, это правда, - солгала она, оглядывая зал. – Только… Немного взволнована из-за провожания в постель, наверное.
Это не было до конца ложью. Она не думала, что Рейгар будет жесток или даже неосторожен с ней, но она не ожидала ничего приятного. Их долгом было родить сына, как можно скорее. Его вид, неубежденный, все же стал теплее, и он взял ее горячую руку в свои прохладные пальцы. Она не знала, отдернуться ей или нет.
- Я обещаю, я постараюсь, чтобы тебе было как можно менее больно, Робарра. Ты моя жена. Я хочу, чтобы… Ты чувствовала себя в безопасности, - заверил он с ободряющей улыбкой.
Она устала от того, что люди пытались ее ободрить.
- Конечно, - пробормотала она и поднялась. – Разве мы не должны возглавить танец, муж мой?
Они с Рейгаром танцевали также хорошо, как когда танцевали с другими, но он двигался медленнее, более точно, и ей приходилось тщательно следить, чтобы не казалось, что она торопиться. Зеваки ахали и кудахтали над ней, и она старалась сохранять искреннюю улыбку, казаться такой же невозмутимой, как и он. Это было трудно. Потом он танцевал со своей матерью, даже еще грациознее, чем танцевал с ней, две фигуры в серебре и багрянце двигались в совершенной гармонии, а Барра танцевала со своим отцом, куда быстрее, спорее, быстрые, как молнии, и от этого она задыхалась, и ей хотелось смеяться, пусть и немного.