На крыльях страсти из груди к тебе стремится сердце,
Но грудь не разорвет оно, лишь бьется все сильней.
С твоим уходом для меня скатилось с неба солнце, —
Отныне не пошлет земле живительных лучей.
Ромашку вспоминаю я, твои уста увидев, —
Когда на щеки погляжу — цветы весенних дней.
Я не могу тебя забыть, лишь о тебе мечтаю,
Но ты — за крепостной стеной, — и нет ее прочней.
Я говорю себе: «Коль ты утратил все надежды —
Вернись скорей к своим делам и позабудь о ней».
* * *
Перевод Е. Витковского
Словно стеклянное, сердце разбито мое,
И для меня не найдется вовеки врача.
Взор ее слился с моею покорной душой,
Страсть моя к ней, словно пламя костра, горяча.
О погребенный в зыбучих барханах кумир!
О стебелек, о возросшая в скалах арча!
Ты — мое солнце, когда опускается ночь,
Ты — мой светильник, когда угасает свеча.
* * *
Перевод Е. Витковского
Средь песков, где не шел караван,
синеглазая в плен захватила,
Налетев на меня, словно сокол,
к добыче стремящий полет.
Желтокрылая — смирно сидит
на перчатке охотника птица,
Златокудрая девушка смелой
походкой в сандальях идет.
Не считал, сколько раз посылала
она обещанья во взорах —
Исполненью ее обещаний
едва ли настанет черед.
Надо мною смеется она —
я роняю слезу за слезою.
Я отдам свою душу за ту,
что усмешки презрительно шлет.
* * *
Перевод Е. Витковского
Не внимай, что доносчику шепчет доносчик:
Пусть друг друга они, как собаки, грызут.
Пей вино, пусть его благодатные соки
В плоть, и в кости, и в жилы навеки войдут.
Пей, покуда глазам твоим тоньше иголки
Не покажется самый огромный верблюд.
Ибн Хани (938–973) — известный поэт родом из Севильи. Был одним из придворных поэтов аль-Мансура, затем во время «смуты» переехал в Северную Африку, где воспевал правителей из фатимидской династии.
Ибн Хани был сторонником «пышного» стиля, одним из первых в Андалусии приверженцев гиперболизированных сравнений, за что получил прозвище «андалусского аль-Мутанабби» (аль-Мутанабби — знаменитый сирийский поэт, прославившийся своими панегириками).
Перевод С. Липкина
* * *
В движенье челюсти, а сам он недвижим. Смотри,
Быть может, у него дракон шевелится внутри?
Я думаю, когда смотрю на непомерный рот:
Не проглотил ли он базар? Иль сад? Иль огород?
О, этот ненасытный рот похож на страшный ад,
В котором тысячи чертей от алчности вопят!
Какие зубы у него! Остры и велики,
Как мельничные жернова, вращаются клыки,
Откуда этот гул во рту? Мечи кует кузнец
Иль к фараону держат путь посланцы во дворец?
Работа чья слышна во рту — резцов или клыков?
Иль то гремят, звенят ножи дородных мясников?
Барашек у него в руке, изжаренный, дрожит, —
То не Иону ли в воде схватил свирепый кит?[9]
Смотри, козленка он зажал, когтит его, как зверь,
И жертве из таких когтей не вырваться, поверь.
Глотает уток — по одной и по две иногда:
Как бы засасывает их болотная вода!
От жадности готов сожрать со стеблем вместе рис,
И в музыке его кишок попробуй разберись:
То плакальщиц надгробный плач? Рыданье вдов, сирот
О том, что не вернется тот, кто угодил в сей рот?
Все кости он готов разгрызть, иль то крупу он ест?
Иль жернов у него во рту? Иль то со ступой пест?
Чревоугодье свой огонь решило в нем разжечь,
С тех пор напоминает он пылающую печь.
В его желудке и кишках тмин и гвоздика есть
И мельница ручная есть, — побольше только б съесть!
Уйдем же от него быстрей — сожрет он и людей!
Тревоги наши тяжелы, как вьюки лошадей.
вернуться
То не Иону ли в воде схватил свирепый кит. — Намек на библейско-кораническую легенду о Ионе в чреве китовом. Пророк Иона, не исполнивший воли бога, потерпел кораблекрушение, был выброшен в море мореплавателями, которые сочли его виновником своего несчастья. Затем он был проглочен китом, в чреве которого провел «три дня и три ночи».