Людьми насмешливо играет судьба в своем коловращенье;
Благоразумный в этой жизни готов к плачевному итогу.
* * *
Что такое наша встреча: расставанье боязливых
Или в час благословенный воскресенье справедливых?
Что такое разлученье: кратковременная кара
Или вечное проклятье для безумцев нечестивых?
Напои, Аллах, прохладой дни, минувшие в блаженстве,
Бесподобные подобья лилий гордых и стыдливых,
Лепестки которых — ночи в колдовском благоуханье,
Сокращающие с жаром жизнь любовников счастливых.
Упоительную близость мы вкушали беззаботно,
Как бы дней не замечая, безнадежно торопливых.
И пришло другое время: верность, кажется, сменилась
Вероломною изменой и пустыней дней тоскливых.
Не отчаивайся, сердце! Время, может быть, вернется,
Обернется к нам былое, приголубив сиротливых.
Возвратил же Милосердный Омейядам власть былую;[11]
Ты, душа, в невзгодах помни, что Аллах за терпеливых.
* * *
Не все ли душа объемлет, как будто бы на просторе
Даль с близостью сочетая в телесном тесном затворе?
Вся жизнь человека — тело, в котором душа таится:
Любимая в каждом вздохе, любимая в каждом взоре.
Ей дань мы прилежно платим, и ей же мы благодарны;
Погибли бы мы мгновенно с душой своею в раздоре.
Так реки на этом свете: пусть русла полны водою,
Вольются все воды в мире в необозримое море.
* * *
Она ушла, удалилась, она вернется едва ли,
И сразу выдали слезы все то, что ребра скрывали.
Как сердце в груди устало, и как измучено тело!
Тебе не спастись, не скрыться от вездесущей печали.
И в доме гостеприимном ты ложа не согреваешь;
Покоя ты не находишь, куда бы тебя ни звали.
Как будто облако в небе, ты мчишься неудержимо,
Гонимый ветром жестоким в чужие грозные дали.
Как будто ты вера в Бога, которую нечестивец
Отверг, потому что бредни в душе восторжествовали.
Что, если звездой во мраке к беззвучному окоему
Ты мчишься, дабы другие в покое век вековали?
На милость и на жестокость ответишь судьбе слезами,
Которые проливаться с тех пор не переставали.
* * *
Вижу ночью, вижу днем дом властительницы милой,
Только скрыта от меня госпожа враждебной силой.
Разве легче мне теперь в этом сладостном соседстве,
Если милая моя там под стражею постылой?
Я не знаю, как достичь мне красавицы соседки,
До Китая долететь легче птице легкокрылой.
Я напиться не могу, хоть колодец ясно вижу,
И прельщает он меня, напоен подземной жилой.
До тебя рукой подать; камень только над тобою,
Но недаром твой приют называется могилой.
* * *
Как в губительных скорбях обрести мне исцеленье,
Если рядом госпожа и при этом в отдаленье?
Я соседку полюбил, но, пожалуй, привело бы
В Индию меня скорей неустанное стремленье.
Так вблизи от родника изнывающим от жажды
Позволяет каждый шаг уповать на утоленье.
* * *
Болезнь сокрушает меня, тяжелая мучает рана;
В отчаянье был бы я рад отведать любого дурмана.
Глотнуть я хотел бы вина, где столько смертельного яда,
Что маленький стоит глоток отравленного океана.
Бесстыдные ночи мои моею душою прельстились,
Как будто сокровищ моих преступная жаждет охрана.
Как будто врагиня судьба из рода лихих абшамитов,
А сам я сторонник Али, противник халифа Османа.[12]
* * *
Тебе не нужны сравненья, как солнечному сиянью,
Казались бы украшенья постыдной тщетною данью.
Дивлюсь я душе печальной: неужто не умирает
Она в затяжной разлуке, подверженная страданью?
Дивлюсь я бренному телу; никак его не разрушит
Она в затяжной разлуке, подверженная страданью?
вернуться
11
вернуться
12