Более семи веков насчитывает история мусульманской культуры в Испании, особенности которой становятся яснее при сравнении с культурой северных соседей арабов. Фейхтвангер в своей «Испанской балладе» сумел уловить эти особенности, впрочем, несколько идеализируя мусульман, ставших в его романе воплощением рафинированного рыцарского духа и образованности в противовес грубым варварам-христианам. Различие культур зримо воплощается в тяжелых и приземистых храмах севера Испании, мрачной готике соборов Бургоса и других северных городов и в причудливых арабесках и воздушных арках гранадской Альхамбры, стройных колоннах кордовской мечети, вызывающих прямые ассоциации с античными храмами. Изменяясь на протяжении столетий, андалусская культура сохранила главную свою особенность — светский характер, своеобразную широту. Андалусцы, уже к концу IX века составлявшие определенную этническую общность, были как бы носителями духа античности, прежде всего римской, форпостом предвозрождения. Именно этим объясняется притягательная сила Андалусии для средневековых европейцев, знакомившихся с фрагментами светской латинской литературы и научными сочинениями лишь в монастырских библиотеках, в то время как те же произведения, переведенные на арабский язык, стали у мусульман достоянием всего образованного сословия, не облекаясь в покровы мистических комментариев.
Мавританская культура Испании, конечно, не была однородной ни в течение семисот лет, ни даже в рамках какого-нибудь одного временного отрезка.
Берберские завоевания влекли за собой обычно усиление религиозного ригоризма, влияние наиболее строгого и нетерпимого маликитского толка (от имени его основателя Малика ибн Анаса) — одного из четырех ортодоксальных толков суннитского ислама, ослабление интереса к придворной поэзии — ведь многие берберские правители плохо знали литературный арабский язык или даже совсем не знали его. Они держали при себе поэтов лишь для престижа, поскольку те прославляли их победы, но были совершенно неспособны понять поэтические тонкости и по достоинству оценить чье-либо поэтическое искусство. В одной из средневековых андалусских хроник рассказывается, что некий поэт (утверждают, что это был эмир аль-Мутамид) посвятил Юсуфу ибн Ташуфину, предводителю Альморавидов, стихи, в которых были такие строки:
Берберский правитель благосклонно выслушал стихи и приказал подарить поэту двух невольниц — чернокожую и белую, так как, по его мнению, тот просил его об этом.
Но в то же время развивалась строфическая поэзия, более простая и понятная, близкая к народной песне.
И, напротив, в периоды правления мелких эмиров процветала придворная поэзия на литературном арабском языке — ведь каждый андалусский эмир стремился привлечь как можно больше известных ученых и поэтов, чтобы придать блеск своему правлению. Так поступали эмиры Сарагосы, Кордовы и особенно Севильи, где в первые десятилетия XI в. жили наиболее прославленные литераторы Андалусии.
Изучение древнеарабской поэзии, которая считалась недосягаемым образцом, а также поэтического искусства входило как обязательная часть в систему традиционного образования и на востоке, и на западе мусульманского мира. Поэтому всякий образованный мусульманин был в той или иной степени поэтом: знал все шестнадцать сложных поэтических размеров и умел сложить стихотворное поздравление, соболезнование, короткое послание. Однако стать профессиональным поэтом и получать за свои стихи вознаграждение было очень непросто: требовалось овладеть огромным запасом «высокой» поэтической лексики, не нарушать сложных законов стихосложения аруда, малейшее отклонение сразу же подхватывалось и высмеивалось недоброжелателями и соперниками, надо было обладать незаурядным воображением и природным талантом. Одним из худших пороков считалась «искусственность», и ни один стихотворец, за которым знатоки не признавали природного таланта, не мог быть включен в список литераторов, получавших жалованье каждый месяц, то есть приобрести определенный социальный статус. Даже такой одаренный поэт как Ибн Хамдис долгое время провел в Севилье, не удостаиваясь чести быть приглашенным к эмиру аль-Мутамиду, для того чтобы прочесть стихи в его присутствии.
Поэтому судьба литератора, ученого и поэта в Андалусии, как и в других средневековых мусульманских странах, была не простой — он обязательно должен был найти покровителя (эмира, влиятельное духовное лицо, судью), с тем чтобы этот покровитель платил бы за стихи и защищал его в случае преследования за дерзкое слово или сатиру. Подобного покровителя не всегда удавалось найти, поэтому так часты в стихах андалусских поэтов жалобы на бедность, вынужденные скитания и всякие превратности судьбы. Если поэт происходил из богатой семьи, он мог отказаться от сочинения панегириков, как поступил Ибн Хафаджа, который почти всю жизнь провел в своем имении и посвящал хвалебные стихи лишь своим друзьям.