Или не влаетен я рассеять чары эти?
Сальвато, весельчак, — ужели быть беде?
Блуждаешь, как в бреду, никто не знает — где,
Не прикасаешься к напиткам и еде, —
Ты молчаливее, ты всех мрачней на свете!
И так ответил я: «Увы, свидетель бог,
Я не стерпел моей тоски, не превозмог.
Зачем к ее дверям иль в винный погребок
Теперь влечет меня так властно из мечети?
Одна лишь страсть к тебе теперь во мне жива,
Ты вавилонского чудесней волшебства,
И музыкой твои мне кажутся слова.
И пенье слышится всегда в твоем привете.
А грудь — как яблоки. А нежная щека
Как мрамор, белая, как мел или мука.
Улыбка светлая лукава и сладка.
И зубы как алмаз. И красота в расцвете.
Когда б велела ты нам всем отбросить страх,
Забыть, как нужен пост и всемогущ Аллах, —
В мечети в тот же миг, в ее пустых стенах
Остался б только тот, кто связан, кто в цепях,
Кого крепчайшие опутывают сети.
Что слаще на земле дыханья твоего?
Ты госпожа моя, царица, божество.
А кто не верит мне и спорит — я того
Сражаю наповал одним ударом плети.
Зачем же прячешься куда-то от меня?
Я изнемог уже от страстного огня…
Когда ж благословит нас бог, соединя,
И ниспошлет любви взаимной долголетье?»
* * *
Перевод Н. Стефановича
Покинут я — как мой удел суров!
Ни строчки, ни записки, ни ответа…
О, если бы хоть знать, что в мире где-то
Найду тебя, о, если б вера эта,
Что ты опять откликнешься на зов…
Ты бросила меня, и сердцу ясно,
Что все мечты бесплодны и напрасны,
И лишь тоска со мною ежечасно,
И догореть последний луч готов.
Убийственны любви моей мытарства.
О, выслушай без злобы и коварства,
Ведь гибну я, — бессильны все лекарства…
Любовь и смерть — страшнее нет врагов.
* * *
Перевод Н. Стефановича
Мой милый весельчак, поторопись заране
Отправить тучного барана на убой,
Чтоб долгожданный гость доволен был тобой,
Так поступить тебе назначено судьбой.
Я богу и тебе свое открыл желанье.
Его исполнит бог, со мною согласясь,
Но если от тебя вдруг получу отказ, —
Но если скажешь ты, что некогда сейчас, —
Тогда, изволь, я сам, нарушив предписанье,
Барана твоего зарежу, как мясник.
Искусства этого секреты я постиг:
Зажарим, испечем, съедим в единый миг
И сварим кушанье из головы бараньей.
На кровле мясо мы разложим, просушив,
И бурной радости почувствуем прилив.
Как жемчуг, каждый стих мой светел и красив, —
И стану я певцом твоих благодеяний!
Поэзии лишь мне доступно мастерство, —
Ты равного нигде не сыщешь никого.
Я перлы юмора рассыпал моего,
Из самых ярких слов стихи свои чеканя.
Ибн аз-Заккак
Ибн аз-Заккак (букв. «сын кожевника», ок. 1098–1135) происходил из рода Аббадидов, правителей Севильи. По преданию, был одним из потомков эмира аль-Мутамида, от которого якобы унаследовал поэтический дар. Семья поэта бедствовала, и отец постоянно упрекал его за то, что он тратит слишком много масла на светильник. Биографы Ибн аз-Заккака рассказывают, что первые триста динаров, которые поэт получил за панегирик эмиру Валенсии, он истратил на масло для светильника.
Ибн аз-Заккак был родственником Ибн Хафаджи и, как сообщают современники, посещал его и учился у него поэтическому искусству.
* * *
Перевод В. Потаповой
В кубки юноша прекрасный льет живительную влагу,
Свод небесный пробудился, блеском солнечным объят,
Горделивые тюльпаны показал нам сад зеленый,
Миртов, сумрачных, как амбра, мы впивали аромат.
«Что ж не видно маргаритки?» — стали спрашивать у сада.
«Кравчему в уста вложил я маргаритку!» — шепчет сад.