Но стоит им уйти — и место обратится
Кладби´щем для того, кто сердцем к ним стремится.
* * *
Перевод А. Эппеля
Из-за томной, стыдливой и скромной я тягостно болен,
Вы сказали о ней — я утешен, польщен и доволен.
Стонут голуби горько в полете крутом и прощальном;
Их печали меня навсегда оставляют печальным.
Мне дороже всего это личико с мягким овалом,
Среди прочих красавиц сокрыто оно покрывалом.
Было время, глядел я влюбленно на это светило,
Но оно закатилось, и душу печаль помутила.
Вижу брошенный угол и птиц, запустения вестниц;
Сколько прежде в шатрах я знавал полногрудых прелестниц!
Жизнь отца своего я отдам, повинуясь желанью,
Повинуясь пыланью, в душе моей вызванном ланью.
Мысль о ней в пламенах, осиянная сказочным светом.
Разгорается свет — и пылание меркнет при этом…
О друзья, не спешите! Прошу вас, друзья, не спешите!
У развалин жилища ее — вы коней вороных придержите!
Придержите, друзья, скакуна моего за поводья,
Погорюйте со мною, друзья дорогие, сегодня!
Постоимте немного, оплачем мою неудачу,
Или лучше один я свою неудачу оплачу!
Словно стрелы каленые, выстрелы яростной страсти,
И желания меч порассек мое сердце на части.
Вы участьем меня, дорогие друзья, подарите,
Вы отчасти хоть слезы мои, дорогие друзья, разделите!
Расскажите, друзья, расскажите о Хинд и о Лубне![49]
О Сулейме, Инане и Зейнаб[50] рассказ будет люб мне.
А потом, когда станем блуждать, как блуждали доселе,
Расскажите о пастбищах тех, где резвятся газели.
О Маджнуне и Лейле, скажите, мое утоляя пыланье,[51]
Расскажите о Мейй, и еще о злосчастном Гайляне.[52]
Ах, сколь длительна страсть к той — которой стихов моих четки,
Россыпь слов, красноречье и доводы мудрости четкой.
Родовита она, ее родичи царского сана,
Властелины великого града они Исфахана.[53]
Дочь Ирана она, и отец ее — мой же учитель.
Я же ей не чета — я пустынного Йемена житель.
И отсюда тревожность моя и счастливых минут невозможность:
Мы неровня друг другу — мы просто противоположность.
Если б ты увидал за беседою нас, в разговорах,
Где друг другу мы кубки любви подносили во взорах,
Где в беседе горячечной, пылкой, немой, безъязыкой
Наша страсть оставалась взаимной и равновеликой, —
Был бы ты поражен этим зрелищем дивным и странным,
Ведь в глазах наших Йемен соединился с Ираном!
Нет, не прав был поэт, мне, наследнику, путь указавший,
Нет, не прав был поэт, в достославное время сказавший:
«Кто Канопус с Плеядами в небе высоком поженит?
Кто порядок всегдашний в чертогах небесных изменит?
Вековечный порядок незыблем, един и всевремен:
Над Ираном — Плеяды, Канопуса родина — Йемен».
* * *
Перевод А. Эппеля
В Сахмад[54] веди, погонщик, дорога туда не долга,
Там тростники зеленые и сладостные луга,
Яркая молния в небе сверкает жалом клинка,
Утром и вечером белые скопляются облака.
Песню запой, погонщик, в песне этой воспой
Стыдливых дев длинношеих, сияющих красотой.
В черных глазах красавиц черный пылает свет,
Каждая шею клонит, словно гибкую ветвь.
Каждая взглядом целит — не думай сердце сберечь!
Ресницы — острые стрелы, взгляд — индостанский меч.
Шелка тоньше и мягче, белые руки нежны —
Алоэ и мускусом пахнут, как у индийской княжны.
Заглянешь в газельи очи — грусть и влажная тьма,
Их черноте позавидует даже сурьма сама!
Чары их столь убийственны, столь карминны уста!
В ожерелья надменности убрана их красота!
вернуться
49
вернуться
50
вернуться
51
вернуться
52
вернуться
54