В Кастильской столице были тоже в заключении пленники мавры. Их не обрекали на смерть, но содержали жестоко, так что около половины из них умирало. Рыцарь стал часто навещать каземат, в котором они были заключены, и облегчал их участь.
Наконец, однажды Алонзо явился к королю и попросил разрешения поступить монахом в монастырь, а пока удалиться в какую-нибудь глушь, чтобы приготовить себя совершенно к монашескому сану. Он считал себя как бы заживо умершим.
Все удивились намерению храбраго рыцаря удалиться от света. Только он один знал, что если душа как бы отлетела от него, то она витает там, в столице калифата. Она только и жива тем прекрасным образом, что в эти дни находится в Альказаре.
С разрешения дяди короля, Алонзо покинул столицу, и все думали, что он отправился в пустыню или в монастырь. В действительности рыцарь отправился тою же дорогой, которою явился в столицу. Переодетый простым поселянином, он пешком достиг границы мавританских пределов. Здесь он остался несколько времени, старательно изучая арабский язык.
Между тем во всей столице калифата, так же как в самом Альказаре, было мертвенно тихо. Все ходили печальные и угрюмые.
Давно уже народ ни разу не видал в лицо своего повелителя. Калиф совершенно не показывался из своега дворца никому.
Причиной всеобщаго уныния была болезнь любимой дочери калифа.
С того самаго дня, что Саида повстречалась с отцом в саду, а пища, которую несла она милому пленнику-христианину, мгновенным чудом обратилась в цветы, молодая мавританка изменилась совершенно. Печально смущенное настроение ея перешло в недомогание и, наконец, она заболела и лежала день и ночь.
Встревоженный калиф созвал всех врачей, какие были в калифате, но никто помочь не мог. Болезнь Саиды не поддавалась ничым усилиям и никаким средствам. Эту болезнь врачи даже и назвать не могли. Дочь калифа сгорала как от огня и таяла.
Прошло несколько времени и уже не оставалось никакого сомнения, что Саида должна покинуть земной мир. Теперь только Абен-Серрах понял, до какой степени любил свою дочь. Потеря ея представлялась ему горшею, нежели потеря всемогущества, власти и всех богатств Мавритании. Горе калифа дошло до такого предела, которому трудно было бы дать имя.
Абен-Серрах с отчаяния, очевидно, потерял разсудок. Так отнеслися бы к нему его подданные, если б знали что с ним произошло.
Калиф, беседуя со слабою умирающею дочерью, не только поверил чуду, совершившемуся на их глазах, но, повелитель правоверных мусульман начал верить, что чудо это было чудом не Аллаха, а чудом христианскаго Бога. И в горьком отчаянии калиф сказал дочери:
— Я молился страстно за тебя Аллаху! А ты все-таки умираешь… Если так, то проси христианскаго Бога спасти тебя и оставить на земле, чтобы жить мне на радость.
— Я готова… Да, я буду Его просить, ответила Саида. И в первый раз с давних пор улыбнулась она.
Одновременно калиф объявил во все пределы, что если выищется на свете врач какой бы ни было народности и религии, который спасет Саиду, то он отдаст ему тотчас же половину своего царства.
Народ взволновался. Казалось, все врачи перебывали в Альказаре, но при этом воззвании нашлось еще много врачей. Явился один врач с африканскаго берега, явился один Еврей, затем один христианин из Кастилии. Но из них тоже никто не помог.
Саида была уже едва жива, лежала без движения, без слов, и только ея красивые синие глаза казались живыми — еще в них только задержалась душа, отлетающая от тела.
Глава VI
Однажды среди пламеннаго июньскаго дня, когда все живое от человека до насекомаго пряталось от жгучих лучей солнца и задыхалось от раскаленнаго воздуха, вдруг с горизонта показалась темная полоса, и стала надвигаться и чернеть. Это была грозовая туча.
Через час все небо заволокло страшною непроницаемою тучей, которая повисла над всею окрестностью. Вдали гудели раскаты грома и сверкала молния. А над самою столицей калифата и над Альказаром стояла почти полночная тьма. Никогда еще такой страшной тьмы не наступало среди дня. При этом полное затишье воцарилось повсюду. Каждый листок на дереве, казалось, оробел и притаился.
И среди этой тьмы и затишья вошел в город и двинулся по одной из крайних улиц чудный человек в снежно-белой одежде страннаго покроя. Простое белое покрывало окутывало тело и было перекинуто через плечо. Сзади одежда эта слегка волочилась по земле. Светлое лицо его, обнаженная голова с русыми, длинными кудрями, разсыпанными но плечам, небольшая раздвоенная борода, и ясныя очи, отражающия какое-то сияние — все таинственно дивно было в нем.