- Ты вовремя. Привет.
- Здравствуй. Пируете тут?
Я встал. Меня повело. Вот тебе и "Болдинская осень", блин, в пасти - помойка. Стыдоба.
Я сделал тайм-аут: сходил и принял холодный душ (горячей воды все равно не было), почистил зубы. Взбодрило. Поначалу чуточку раскалывалась башка, теперь - нет. Когда вернулся, Анна стояла возле кровати, листала книгу. Прям прекрасная дама!
- У брата - была?
- Никакой. Отдыхает. У вас здесь с дисциплинкой, смотрю, не очень.
- Ну, как сказать... что в первый раз такое - все равно не поверишь. Про деда знаешь?
- Да. Жалко...
- Я не совсем понимаю, вразуми: Эдик по-настоящему - или это вариант перехода. Ну, например, в ваши эмпиреи, на понижение...
- Что? Ах, про смерть. Да, для нашего мира дядя Эдик умер. Но в каком-то смысле - жив. Говорят, он оставил после себя труды. В них он и будет жить.
- Пафосно. Я надеялся, он все же с вами.
- С нами?.. Предполагаю, он и с вами тоже.
Теперь я внимательно изучил Аннушкино лицо. Оно чуточку изменилось, хотя все так же не испорчено косметикой. Жизнь заставила меня стать физиогномистом, это даже не от любопытства, а из-за инстинкта самосохранения. В ее глазах были написаны грусть и... легкий испуг. Как будто она разочарована. На краешках губ читается обида. Такое ощущение, что Аня играет заранее подготовленную роль "благородной женщины позапрошлого века", ан не очень получается, оттого и досада. Пальцы, держащие книгу, шевелятся, будто гамму на рояле играет, это от волнения.
- У вас там все так ходят? - Сказанув, я сразу же устыдился саркастического тона.
- Что? Да нет... наверное. И вообще - что ты имеешь в виду под "у вас"?
- Ну, здрасьте. Это ты, солнышко, ушла на понижение. Если они не соврали. А мы, грешные, тут вот... кантуемся.
- Знаешь, Сашенька... мы сейчас не о том говорим.
- Вразуми. О чем надо-то?
Она не ответила. Она подошла ко мне - и трепетно прижалась.
Очень скоро выяснилось, что я - ее первый мужчина. Мы лежали под одним одеялом и Аня, положив мне голову на плечо, говорила:
- ...Я и сама не ожидала, Сашенька, что все так сложно. Нет, я знала, конечно, что просто не будет, но мои ожидания оказались слишком... бедными. До конца я все еще не разобралась, да и такое у меня чувство, что это бесполезно. Ты на плоскости уже бывал?
- Случилось. Разок.
- Вот видишь... Это ваша привилегия.
- А ваша?
- Понимаешь... у меня остаются привязанности только здесь. Это... ты. И Степа, конечно. А там у меня не осталось ничего. В этом суть.
- Теперь понимаю. Еще вопрос можно?
- Только если несложный. Я не на все могу и себе-то ответить.
- Хорошо. Постараюсь попроще. Вы там... остаетесь людьми?
- Во многих смыслах - да. Разве ты сейчас это не почувствовал?
- А в каких смыслах - нет?
- В очень немногих. Сашенька, я только еще там привыкаю, не все постигла. Там главное, что уже не нужно зависеть.
- От кого?
- Скорее, от чего.
- Ну, и от чего?
- От ситуации. Это в первую очередь. Там... - Аня сделала паузу, будто представляя свое "ТАМ". - ты абсолютно свободен. По крайней мере, в своих поступках. Я к тебе прийти решила потому что почувствовала, что тебе нужна. По-настоящему.
- Так не бывает. Мы всегда от чего-то зависим. Например, от судьбы.
- Это все наши, человеческие предрассудки. Мы выдумали все зависимости - том числе и судьбу. За каждым мгновением нашей жизни растет древо вероятностей. Это, конечно, не совсем цепь случайностей - но выбор у нас есть всегда.
- Ты сама себе противоречишь.
- Я знаю.
- А как же тогда... божий промысел?
- Я еще не умею этого объяснить. Но это же не зависимость, а... - Аня задумалась. Действительно, не находит объяснений. По опыту знаю: если человек просто и ясно неспособен передать суть, значит, сам не догоняет. Много раз проверено - в том числе и на себе. Боже мой... а я ведь когда-то командовал бронетанковым подразделением! И втолковывал тупым бойцам очевидные вещи. Не всегда ведь удавалось - в смысле, объяснить. Как давно, бесконечно давно это было. А после еще следил за правопорядком на вверенном мне участке. Вот это помню вполне осязаемо. И веду себя сейчас, кстати, как мент. То есть, допрашиваю с пристрастием. Кому это понравится? Так вот... вдруг я действительно как тот боец Иванов из глухой чувашской деревни, которому хоть кол на голове чеши.
- А я знаю, что это. Думаю, у тебя какая-то матрица в голове. И ты в этом, солнышко, самой себе боишься признаться.
- То есть...
- А вот то и есть. Тебе в подкорку внедрили программу, которая противоречит твоей сути. И непонятно еще, зачем.
- Ну, если ты так думаешь...
- Именно так и думаю. Потому что чувствую: перезагружают и мой мир.
- Хорошо. Пойдем, погуляем. Я тебе что-то покажу.
Откровенно говоря, я был голоден. Предложил Ане сделать крюк на камбуз - перекусить. Очень хотелось надеяться, что поест и Аня - я боялся, что в тех эмпиреях, где она обитает, земная пища уже не нужна. На мое счастье любимая призналась, что и сама съела бы теленка.
Было около трех ночи, но в пищеблоке сидел человек. Это Антон, мужик лет сорока двух, долговязый и с чертами лица, простите, Дуремара; когда я его впервые увидел, зацепила еврейская грусть в его глазах. С ним мы близки не были, так, перекидывались нейтральными фразами, ну, так я в сущности общаюсь почти со всеми здешними.