Брейвис сделал было протестующий жест, но вместо этого расслабленно махнул рукой, и закрыл покрытой вздувшимися венами пятерной лицо. Андер продолжал.
– Меня поражает нелепость происходящего. Ведь если бы не эта бессмысленнная война, люди Дальнего Внеземелья давно могли вернуться на Землю. Те из них, кто хочет. Вы же понимаете, только что отмененный запрет вызван лишь резонным опасением: если Возвращение будет разрешено, хунта неизбежно воспользуется возможностью, чтобы наводнить Землю лазутчиками, диверсантами и подпольщиками.
Ленсы живут на Земле уже много лет, среди них уже давно крайне мал процент тех, кто стал землянином в первом поколении. Люди и ленсы прекрасно сосуществуют друг с другом без взаимного убийства. Не говоря уже, что имеющийся уровень жизни в стэйтах без ленсов вовсе недостижим. О достатке, здоровье и продолжительности жизни ленсонов, живущих в Сумерках, я вовсе молчу.
Брейвис издал сдавленный звук. Андер обеспокоенно обернулся. На лице старика плясала гримаса. «Сдерживает смех?» – сообразил Андер, – «Однако».
– При этом Итака уже скоро полтораста лет живет на военном положении. Все это время Итакой правят военные, которых никто не избирает и, по большому счету, не контролирует. Все лишения, плохое управление, некомпетентные руководители – все списывается на войну. Вы уже вырастили у себя правящую касту, которая ни перед кем не отчитывается, и все меньше считается с объективной реальностью. Живущую войной и во имя войны. Ради бога, остановитесь. Вам плевать на ленсов, Вы их ненавидите, но людям хотя бы дайте спокойно жить.
Андер встретился глазами с Брейвисом и осекся. Взгляд Брейвиса напомнил ему о больной собаке.
– Да, да, Посол. Я выслушал Вас. Можете не продолжать. Я все понял.
Адмирал вздохнул. Посмотрел в псевдоокно на бескрайнее зеленое поле, окаймленное двумя редкими цепочками берез и осин. Шел грибной дождь.
– Вы знаете, какой сегодня день? Я имею в виду – по земному календарю. Старому земному, – уточнил он.
– Не припоминаю.
Брейвис кивнул.
– Не сомневался в этом. Сегодня день святого Валентина. В этот день у наших предков полагалось посылать любимым признания в любви. Вы отправили сегодня кому-нибудь валентинку, Андер?
Он повернулся к Андеру. «Однако, – подумал Андер, – Капитан Железная башка на старости лет становится сентиментальным.»
– На Земле нынче не празднуют христианские праздники, – заметил он вслух.
Брейвис усмехнулся.
– Да-да, я знаю… Папа Беренгарий – мой друг и сосед. Знаете, как он называет свой бункер? – «Небесный Авиньон». Но это слишком тонко для Вас, – старик пренебрежительно махнул рукой, – Хотя Вы не ответили. Впрочем, это тоже своего рода ответ… Так о чем я? – как бы про себя пробормотал старик.
– Вы что-то поняли, – с еле заметной издевкой подсказал Андер.
– Ах, да… что я понял… Понял, что Вы не понимаете главного. Скажите, сколько сейчас людей живет в Человеческой Зоне?
– В стэйтах? Около сорока миллионов, – ответил Андер.
– Их число за последнее столетие увеличилось? – поинтересовался адмирал.
– Нет, но Вы должны понимать, что низкая рождаемость еще не означает плохой жизни.
Адмирал остановил его рукой:
– Подождите, подождите… Мы с Вами уже не в зале заседаний. У Вас тут только один слушатель – я. Не перед кем блистать красноречием. Меня интересует только суть. И я не о плохой жизни говорю, что бы Вы под этим не понимали. Лучше ответьте, сколько людей за это время переехало в Сумерки?
– Точно не знаю, около десяти миллионов.
– Причем, половина из них – за последние пятнадцать лет. Так вот я Вас хочу спросить, они еще люди?
Андер улыбнулся.
– Разве я не человек? А я живу в Сумерках полжизни.
– Да-да, мы об этом уже говорили. Вы не перестали быть человеком, – уточнил Брейвис, – и, наверно, у Вас это вряд ли получится. А вот Ваши дети, и дети Вам подобных людьми уже точно не будут. Они станут эрзац-ленсами со странной и им самим чуждой физиологией. С урезанной куцей культурой, воспринятой от чуждого окружения и своих родителей, еле-еле этой культурой овладевших. Сколько людей сохранит человеческую идентичность через шестьдесят лет? Это же будет еще при Вашей жизни. Представляете? Земляне следующего поколения уже не будут знать сонетов Шекспира и сказок братьев Гримм. Для них Моцарт будет странной какафонией, и «Мона Лиза» – измазанным куском ветхой ткани.