Закончив свой бесхитростный рассказ, я оглядела собравшихся.
По-моему, всем стало немного грустно, все как-то притихли… Но что же мне оставалось делать? Ведь если бы я соврала, сказав, что у меня — единственной из всех присутствующих — никогда не разбивалось сердце, между нами могло возникнуть прочное отчуждение. К тому же Романтики наверняка почувствовали бы неправду, — а это было бы ещё хуже.
Воцарившееся за столом унылое молчание, как всегда, нарушила Валентина:
— Так! — сказала она властно, приподнялась с места и энергично начала разливать вино по бокалам. — Так! — повторила она, решительно рубанув рукой воздух, что, видимо, означало «хватит печалиться!»
— Люба, твой рассказ нам понравился! Да. Он пришёлся к месту. И всё-таки… Всё-таки… Друзья, мы собрались здесь совсем не поэтому! А мы здесь именно потому, что когда мы вместе, наши бедные разбитые сердца отогреваются и оттаивают. Кто-нибудь со мной не согласен? — спросила она тоном, не допускающим возражений.
Народ оживился, радостно зашумел: кто потянулся к бокалу, кто снова принялся за позабытый салат.
— Верно, Валентина! Несогласных вон! На мороз! — раздалось сразу несколько голосов. Впрочем, мороза, как вы понимаете, никакого не было — июнь в разгаре. Позволив нам немного перекусить, Валентина, подняв вверх руку, словно школьница, попросила слова.
— Друзья! Друзья! Хватит есть! И пить тоже хватит! — она запнулась и неожиданно глухо и раскатисто захохотала: — Ха-ха-ха!.. У меня есть тост! Нет. Не тост. У меня есть стихотворение! Оно новое. Оно — для вас. Ну, готовы, наконец, слушать?!
— Готовы, готовы! — поддержало её несколько голосов. Мы любим Валентину, а потому, послушно отложив в сторону вилки, ложки и бокалы, приготовились слушать новое стихотворение. Валентина дождалась полной тишины и начала читать:
Отчего так сердцу больно?
Ты же склеено. Не плачь!
Во дворе грустит ребёнок,
Уронивший в речку мяч.
Посмотри, как он горюет!
Сердце цело, а грустит.
А твоё — давно разбито!
Почему тогда болит?
Не понятно. Не логично.
Против правил. Ни к чему.
Значит, всё-таки живое?
Что же надобно ему?
А ему нужна свобода
От убийственных страстей
И ещё душа родная,
Чтоб дышалось веселей.
Склеенное, а трепещет!
И разбито, а живёт!
Слышит, чувствует и видит,
И поможет, и поймёт.
Эй вы! Склеенные души,
Да разбитые сердца!
Соберемся вместе! Дружно!
Грянем песню без конца!
Так, что в доме станет жарко,
Так, что даже за окном,
Обалдев, умолкнут птицы,
Потому, что мы поём!
Что за странное собранье?!
Тот хромой, тот без сапог,
У того — четыре внука,
Тот, бедняга, одинок…
Почему собрались вместе?
Вместе, за одним столом?
А у нас сердца разбиты!
Отогрелись и поём!
Валентина закончила читать. Мы зааплодировали, — сначала вразнобой, а потом дружно, громко, в такт. А потом вдруг с места встал Евгений. Это всех удивило: он очень редко выступает, особенно «соло». Правда, после его удачной, выручившей всех, реплики в спектакле, он даже выглядеть стал увереннее. Итак, Евгений привстал с места и заявил:
— Друзья! Предлагаю переименовать наш клуб. Давайте, отменим название «Романтики» и присвоим нашему клубу другое название!
Все удивлённо и весело зашумели. А я подумала: «Интересно, с чего это ему название «Романтики» разонравилось? Наверное, Евгению просто выступать понравилось — в этом все дело! Захотелось снова на себя внимание обратить!..»
— Как переименовать? Почему? — кричали со всех сторон.
— Ну подумайте сами, какие мы с вами Романтики? Тоже мне Романтики… с разбитыми сердцами! — продолжал Евгений. — Я предлагаю назвать наш клуб строчкой из нового стихотворения Валентины «Клуб склеенных сердец»!
Все стали удивлённо переговариваться, обсуждать неожиданное предложение Евгения. Но тут снова поднялась Валентина и сделав свой коронный протестующий жест сказала:
— Я категорически протестую. Я против названия, предложенного Евгением! — и обернувшись к нему, она уже другим — извиняющимся — тоном добавила: — Ну не обижайся, Женя! Я предлагаю другое название!
Все выжидательно уставились на Валентину. Снова за столом воцарилось полное молчание. Наш капитан уже приготовился сказать что-то очень веское, как тут раздался резковатый голос Кирилла:
— А давайте переименуемся так: «Клуб инвалидов творческой специализации»!
Все засмеялись. Но Валентина привычным жестом прервала наше веселье. Иногда мне кажется, что ей достаточно повести бровью, чтобы мы все притихли.
— Нет! Так мы тоже называться не будем! — сказала поэтесса. — Я предлагаю назвать наш Клуб так: «Дом, где согреваются сердца»! А? Как вам?
Мы думали совсем недолго, и все без исключения одобрили новое название: нам показалось, что эти слова вполне соответствуют истине.
Вполне удовлетворенные быстрым и единогласным решением, мы снова дружно принялись за еду. Вдруг я с удивлением заметила, как небольшой квадратный кусочек ветчины медленно уползает из моей тарелки. Я встрепенулась:
— Андерсен?!
Подумать только! Мой самый воспитанный в мире кот, ловко изогнувшись под столом, незаметно подцепил когтем лакомый ломтик.
— Как тебе не стыдно! — укоризненно сказала я коту.
— Мяу! — не отводя взгляда, громко ответил Андерсен и повторил, уже настойчивее: — Мяу!!
— Конечно! — хлопнула по столу рукой Валентина. — Конечно! Друзья, мы и в самом деле чуть не забыли про нашего… главного вдохновителя — Андерсена!
За столом раздался веселый одобрительный гул.
— Предлагаю восстановить справедливость и дружно поднять бокалы за самого… изящного… умного, доброго, самого…
— Воспитанного! — улыбаясь, подсказал кто-то.
— Да! И самого воспитанного на свете кота!
— За Андерсена! — весело поддержали все.
— За тебя! — наклонившись, тихонько сказала я коту. — Наш тост — за тебя!
Андерсен довольно мигнул глазами, торжествующе поднял вверх хвост и, крепко зажав в зубах нетронутый кусочек ветчины, степенно удалился. Не перестаю удивляться, как всё-таки гармонично в нём сочетаются способность тонко чувствовать высокое и не забывать при этом о самом обыденном, земном.
А потом мы ещё немножко посидели за праздничным столом и разошлись, — чтобы назавтра снова встретится в «Доме, где согреваются сердца».