Две недели.
По каким признакам определить, что уже началось?
Когда мой отец приходил в ярость, он покусывал кончики своих усов. И я уже знал: сейчас будет бить. На войне вначале шёл заградительный огонь, а через четверть часа начиналось наступление.
Всегда есть какое-то предвестие. Только надо его угадать. Некоторые животные предчувствуют землетрясение за несколько часов до его начала.
Мне незачем сходить с ума. На земле живут миллиарды людей, и каждый из них пережил своё рождение.
Но у других есть то преимущество, что они прошли через это неосознанно. И потом им не пришлось об этом ничего вспоминать. Постепенно до меня доходит, что в отсутствии памяти есть свои плюсы. И, значит, с их стороны это совсем не злой умысел, когда они стараются ликвидировать неисправности.
«Что там с нашим гномом, – слышу я слова Хелене. – Что-то он вдруг забеспокоился».
«Причина в том, что ты ела острое», – говорит Арно. Он идиот.
«Тогда пойдём домой», – говорит она.
Жаль, что она не пила алкоголь. Немного хмельного забытья мне бы не помешало.
Иной раз хотелось бы проспать то или иное событие, но именно тогда – как назло – я был бодр и свеж.
То, что они тут делают, отталкивающе.
Отвратительно.
Они пришли домой, он под хмельком, а она взвинчена. И тогда…
Если бы люди знали, как смешно их слушать, когда они нежничают между собой. Есть большой смысл в том, что это не принято делать на людях. Пусть это всё и необходимо для того, чтобы люди размножались, но я бы не хотел быть невольным свидетелем этого.
Омерзительно.
Самое худшее, что за последние месяцы я уже привык все шумы превращать в картинки. Очень точно расписывать себе всё происходящее вокруг женщины.
Я не хочу представлять себе то, что сейчас происходит. Я этого не хочу. Но ведь собственной фантазии глаза не закроешь.
Они даже не ушли для этого в спальню. Я слышал ту пружину, которая скрипит всякий раз, когда кто-то садится в кресло перед радио. Это Арно, он сел и широко расставил ноги. Хелене встала перед ним на колени. На колени как рабыня. Он попросил её, и она исполнила его желание. Он расстегнул свою ширинку – или она это сделала за него, и потом…
Как противно.
И эта женщина родит меня на свет. «Какое милое дитя», – скажет и будет меня целовать. Этим ртом.
Не хочу.
Я пнул её изо всех сил, но она этого даже не почувствовала.
Он хочет что-то сказать, но не может правильно артикулировать слова. Тем не менее, она его, кажется, поняла и ответила что-то так же неразборчиво.
«С полным ртом не разговаривают», – любила повторять моя матушка.
Его дыхание учащается. Когда я впервые слышал это его хрюканье, я думал, что он её бьёт.
Лучше бы бил. Но это не побои. К сожалению.
Пока я корчился в омерзении, логическая часть моего мыслительного аппарата говорила: «Ещё скажи спасибо, что они выбрали такую позицию. Они делают это исключительно ради тебя».
И всё равно противно.
Оба готовятся. Сами толком не зная, к чему.
Когда в 1914 году я шестнадцатилетним записался добровольцем на войну, отец, гордясь мной, пригласил меня в трактир, куда дважды в неделю ходил выпить в привычной компании. «Теперь ты мужчина!» – сказал он, разрешил налить мне мой первый шнапс и заказал нам обоим по сигаре. Я пил и курил, и мы всем застольем пели патриотические песни.
Потом меня рвало.
На следующее утро я стоял в одном строю с другими добровольцами. Председатель совета ветеранов держал речь. Говорил, что мы юные герои, смело идущие в бой, из которого не все вернутся живыми. Со щитом или на щите.
С этого момента я и струхнул.
Что-то похожее, мне кажется, происходит с Хелене и Арно.
После распущенности того постыдного вечера её настроение целиком изменилось. Оставаясь одна, она ставит одну и ту же пластинку французскую песню, слов которой я не понимаю. И тихонько сидит – я, кстати, уже хорошо различаю положения её тела – и, как мне кажется, держит меня ладонями.
Недавно забегала Макс и хотела рассказать о своём последнем любовном приключении, но Хелене перебила её. Сказала, что у неё, видит Бог, сейчас другие заботы. Я впервые слышал, чтоб они ссорились.
Когда Арно здесь, он говорит с Хелене тоном заботливой тревоги, даже если он просит её просто передать ей масло. Он то и дело справляется, как она себя чувствует и как у неё дела. Она всякий раз отвечает, что всё в порядке и чтоб он не беспокоился, но она произносит это с такой непорочной мягкостью, что её словам не веришь. Не знаю, намеренно ли она это делает.