Чтобы успокоиться, он судорожно сжал в кулаке лежавшие в кармане пробки. Но это не помогло, а только вызвало новые ассоциации — о молнии фру Сальвесен, о ее затылке…
Теперь его дом погружен во мрак. Люди начнут говорить об этом, да они, наверное, уже сидят и болтают во всех этих кухнях и гостиных, мимо которых идет он. Через открытые окна лился свет, в отблесках можно было различить почти светящиеся белые шарики одуванчиков, которые пышно распустились на газонах. Пример Андерсена оказался заразительным. Но кое у кого газоны в порядке, трава подстрижена. Он знал, кто против него и кто по-прежнему на его стороне.
Он миновал кооперативный магазин и вышел на поляну между строениями и лесом. Дождь усилился, но не было сил повернуть назад. Не было сил и идти дальше. Около тропинки стояла ель, он пролез под низкими хвойными лапами и сел, прислонившись спиной к стволу. Сквозь ветки виднелись огни поселка. Моросил дождь, вокруг раздавался тихий шелест. Он не мог вспомнить, когда чувствовал себя таким одиноким. Он всегда был занят, всегда заседал в каких-то комиссиях, на собраниях, всегда был среди людей и в хлопотах. Зачем же старался? Пусть бы все шло как шло, самотеком.
А теперь он сидел, прислонившись к ели. Неужели все прахом? Даже последнее решение правления не помогло. Андерсен безответственно сорил деньгами, на сад и дом смотреть было страшно. А может, это на пользу — постоянное напоминание, как хорошо живется другим? Им никогда не жилось так хорошо, как теперь.
Все это были простые люди, вышедшие из низов. Так и он сам: отец был водителем грузовика и не имел возможности дать своим детям образование, лишь он сам сумел выбиться, окончить среднюю школу, потом торговую школу и наконец поступить в банк. Было нелегко этого добиться. Так и другие, кто приехал с мелких хуторов, из маленьких городков, с дальнего севера, а теперь живет здесь, у каждого свой дом, палисадник, машина, холодильник.
Может быть, им на пользу напоминание о том, что не зря трудились? Однако Андерсен становился примером чего-то противоположного. Делай как Андерсен! Это уже не веселая шутка, а нечто глубоко серьезное. Случай с кустами пугал своей стихийностью, разрушительным духом. Если к тому же люди пойдут на свадьбу, положение усугубится. Это будет уступкой, одобрением всего андерсеновского, того, против чего нужно бороться.
Он снова подумал о фру Сальвесен, но теперь увидел перед собой не молнию на платье, а несгибаемую, непоколебимую женщину, верного соратника в течение пяти тяжелых лет. Она боролась так мужественно, и нельзя ее разочаровывать. Он ее председатель, она — его секретарь!
Он почувствовал, как уныние сменилось решительностью. Он рывком вскочил и пошел напролом, как лось, продираясь сквозь мокрую чащу. Лил дождь, вода потоками стекала с волос за шиворот, одежда промокла почти насквозь. Ну да все равно, и раньше приходилось встречаться со стихией.
Вернувшись домой, он заметил слабое мигание света за гардинами в спальне и включил свет. Двуспальная кровать по-прежнему стояла на своем месте, но постельного белья на половине жены не было. Промокший до костей, он стоял у кровати, испытывая несказанное облегчение. Как в общем разумно построены эти дома и как предусмотрителен был он сам, убедив строительный комитет в необходимости оборудовать подвальную часть дома как гостиную с камином!
Он бродил по верхней гостиной, согревшись, ходил босиком, в халате. Какое наслаждение смотреть на окружающие тебя вещи. Немного рассердило отсутствие бутылки с коньяком, но и то хорошо. Ему не нужны стимулирующие средства, он обойдется без допинга. Хермансен чувствовал себя в великолепной форме, И начал планировать военный поход. Хлопнула входная дверь, и на мгновение он испугался, что это жена. С выяснением отношений лучше подождать до завтра.
Но это был Эрик. Он шел крадучись, а увидев отца, остановился.
— Привет, Эрик! — сказал Хермансен и встал.
— Привет! — Эрик немного поморгал глазами. — Где мама?
— Спит в каминной гостиной.
— В каминной гостиной?
— Да, так холодно, что она решила затопить камин.
— Да ну? — Эрик посмотрел на лестницу, ведущую в подвал, и двинулся было к перилам.
— По-моему, она спит. Садись, Эрик!
Эрик недоверчиво смотрел на отца — голос у того звучал совсем необычно.
— Говорят, мама выкорчевала всю живую изгородь?
— Да, мы решили это сделать. Сальвесену очень хотелось избавиться от изгороди, и мы не стали возражать. Хочешь стакан пива?