— Может быть, закрыть окно? — произнес он, но в тот же миг тоже вытаращил глаза.
Андерсен с семьей возвращались из магазина. Андерсен катил детскую коляску, полную товаров. Рядом шла фру Андерсен с тележкой самообслуживания, позаимствованной в магазине. Тележка тоже была полна доверху. На ней восседала Малышка, держа в руках огромную коробку конфет и болтая ногами. Следом шагала группа малышей и подростков. К. своему огорчению, Хермансен увидел среди них Эрика. Все что-то несли: пакеты, картонки, ящики с пивом и сельтерской, хохотали и громко кричали. Конфеты и апельсины вываливались из свертков на дорогу, дети устраивали кучу малу, затеивали драку или даже футбол апельсинами, и те, как крохотные светящиеся планеты, катились по зеленому газону.
Андерсен возвышался среди толпы, словно маяк. Изо всех домов на дорогу высыпали жители. Слух о большом выигрыше стал известен всем. Казалось, все только этого и ждали, махали руками, смеялись, кое-кто кричал «ура». В суматохе люди забыли, что нужно проявлять отвращение к этому смехотворному шествию, сдались. Фру Хермансен, вынужденная сидеть в саду, поскольку гостиная была занята под совещание, вышла на дорогу, поздравила Андерсенов и пожала им руки.
Хермансен стоял у окна, как разбитый параличом, глядя на проходящее шествие. Он устало потер лоб, чтобы взять себя в руки.
— Я излагаю предложение и прошу голосовать по пунктам. Правление ссылается на свое прежнее решение и требует немедленного осуществления следующих мероприятий. Пункт первый: изъятие бензинового насоса, вывесок и мусора.
Все кивнули, и он ударил молотком.
— Принято. Пункт второй: уничтожение сараев для игр. Если семья хочет иметь сарайчик для игр своих детей, то таковой должен быть построен дипломированным архитектором!
Снова раздался тяжелый, роковой удар молотка по столу.
— Пункт третий: покраска дома, вставка новых стекол. Удаление всех животных...
В эту минуту вбежала в комнату фру Хермансен с апельсином в руках.
— Слышали? — и запнулась от направленных на нее взглядов. Впервые она прервала заседание правления.
— Элисе! Разве ты не видишь... — Хермансен привстал.
— Да, да, но Андерсен пригласил всех членов кооператива на праздник. Сегодня вечером! Сейчас же! Взрослых и молодежь, и... — Все смотрели так, что пришлось отступить к двери. — Но это же очень хорошо, правда? Семьдесят тысяч! Ведь не каждый день... Извините! — она попятилась и вышла из комнаты.
— Я сожалею о том, что нам помешали, — серьезно сказал Хермансен. — Прежде чем продолжать голосование, я хочу подчеркнуть, что ситуация сложилась гораздо более острая, чем мы предполагали вначале. Я считаю само собой разумеющимся, что никто из членов правления не примет участия в этом... так называемом празднике! Принять приглашение — значит одобрить моральную и экономическую безответственность семьи.
Лейвестад просил слова.
— Прежде всего мы должны позаботиться, чтобы в это не были вовлечены дети. Я исхожу из того, что правление использует все свое влияние...
Хотя он был только заместителем, все кивнули, подтверждая, что произнесенные слова справедливы и сказаны вовремя.
Фру Сальвесен чуть удар не хватил, когда, вернувшись домой, она в спальне увидела своего мужа. Только что из ванны, тот сиял чистотой и надевал белую рубашку.
— Хорошо, что ты пришла. Мы опаздываем!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Разве не знаешь? Мы приглашены на праздник к Андерсену.
Муж смотрел так упрямо, что стало ясно — предстоит борьба.
— Мы не пойдем! Иди один.
— Вот это-то как раз я и собирался сделать!
— Так иди!
Фру Сальвесен удалилась из спальни и села на диван. Она не боялась за исход дела, но нервничала —■ борьба явно затянется дольше обычного. А сегодня вечером время дорого. Слышно было, как муж грохотал наверху, закрывая ящики. Хороший признак. Стало тихо. Немного погодя он спустился в гостиную, чего фру Сальвесен не видела, поскольку лежала, распластавшись на диване и уткнувшись головой в подушку.
— Повторяю: я пойду один!
— Иди! — всхлипнула она.
— И пойду, — голос звучал уже несколько неуверенно.
Дрожь пробежала по ее худому телу.
— Иди один! Ты же этого хочешь!
— Да ничего подобного! Я сказал, что пойду один, если ты не хочешь идти. И стою на том.
— Ты же сказал, что хочешь оставить меня одну! Оставь меня одну.
— Я... — Сальвесен запнулся и ослабил узел галстука.
Он знал, что, стоит ей заупрямиться, ледяная холодность воцарится на целый день, на два дня, на неделю... Однажды она выдержала целых полмесяца, и ему пришлось сдаться и просить прощения.
— Почему ты не хочешь пойти? Черт побери, нас же пригласили на праздник, и... это первый праздник после нашего приезда сюда.
Фру Сальвесен поднялась с дивана и вытерла глаза, полные слез, настоящих слез, плакать она умела с истинным талантом.
— А я-то собиралась попросить тебя приготовить на ужин что-нибудь вкусненькое. Я разносила циркуляр.
— Циркуляр?
— О поливке садов. Раздать нужно было сегодня вечером. Я думала, мы выпьем бутылочку красного вина.
Муж снова исчез в спальне. Победа настолько не вызывала сомнений, что не стоило дожидаться его возвращения. Через пять минут он вернется в фартуке. Фру Сальвесен прибегала к красному вину в самых исключительных случаях, как правило, удавалось обойтись стаканом сока и пивом.
Пока она приводила себя в порядок, мозг лихорадочно работал. Положение поистине угрожающее. Общая реакция на шествие Андерсенов ужасна: эта распущенность не предвещает ничего хорошего. Но ничего, справимся и с этим. Ты секретарь жилищного кооператива, все жильцы занесены в твою картотеку, все у тебя в руках. Ты знаешь, как обращаться с каждым в отдельности, а циркуляр поможет встретиться со всеми.
И в конце концов положение, может, не столь и опасное. Правда, люди ошеломлены происшедшим, выигрышем, странной процессией, приглашением на праздник в самую обычную среду. Это психологическая атака с тыла. Но люди скоро образумятся.
— Вы идете?
— Я не знаю... Посмотрим. Приятно пойти на праздник, но...
Все чувствовали себя как-то неуверенно. Все ждали. Никто не хотел идти первым. Люди стояли у окон или заходили к соседу. Отдельные бунтарские элементы продолжали готовиться к празднику.
Фру Сальвесен шла со своими циркулярами и к ним.
— Конечно, вам следует пойти. Если никто не придет, это будет похоже на демонстрацию. И насколько я знаю, вы единственный. Больше никто не идет.
Вернувшись домой через час, фру Сальвесен знала, что курс правления победил. Это стоило уговоров, мелких скрытых угроз, ловких ухищрений. Были и протесты, и ядовитые замечания, и даже явно выраженное раздражение. Но это ее не беспокоило. Пусть существует какая-то форма контролируемой оппозиции — это только хорошо, самое важное, что фронт устоял и линия солидарности победила.
Подойдя к калитке своего сада, секретарь правлении собралась было зайти к Хермансену, чтобы доложить о результатах. Но в саду оказалась фру Хермансен, и пришлось отказаться от этой мысли.
К тому же фру Сальвесен вспомнила об ужине, который должен приготовить муж. Всякий раз она еле выносила всю эту процедуру. Вот он ходит по кухне, делает салат из крабов и пробует, достаточно ли согрелось красное вино. И надо всплеснуть руками и сказать: «Ах как это мило, не зажечь ли нам еще и свечи!» А после ужина он поднимет бокал с красным вином, посмотрит на нее и скажет свое обычное: «Сегодня мы ляжек: пораньше, Юрдис, да?»
Придется выдержать новую атаку, и тут никому не пожалуешься. Но хватит, завтра же она приведет в порядок гостиную в подвальном этаже. Риска никакого Пока муж по-прежнему получает зарплату по третьему разряду, о разводе речи быть не может.
Над поселком спустились сумерки. Настал тихий, спокойный вечер, с щебетанием птиц и с дымком от костра в саду Андерсена.
Прошла женщина с плачущим ребенком — вела его от Андерсенов, а в воротах столкнулась с другой матерью, которая шла туда за своим ребенком. В разных местах слышались громкие свистки и крики. Это родители созывали своих детей. Обход фру Сальвесен подействовал. Хермансен стоял на балконе. Собственно, следовало бы быть довольным, но он все же волновался. Жена только что устроила ему сцену. После заседания правления он позвал ее и упрекнул за вторжение, но, вместо того чтобы согласиться с этим в высшей степени справедливым замечанием, она стала возражать, да еще в таких выражениях, вспоминать которые не хотелось. Теперь она на лужайке под балконом катала взад и вперед газонокосилку, и, почувствовав на себе взгляд мужа, решительно откатила косилку за дом.