Иногда это было даже забавно.
У мамы были всплески, даже при мне, но ей удавалось с ними справляться с помощью папы, а когда папа нас покинул по обычным человеческим причинам, так как был намного старше мамы, то этим помощником стала я. Впрочем, ей просто требовалось, чтобы ее подержали за руку. Что именно с ней происходило во время этих странных приступов, я не знала и никогда не спрашивала, в отличие от Даниеллы, но иногда после этого нам срочно приходилось куда-то уезжать.
Мой папа оставил все: свой дом, свою семью и родных, карьеру, деньги, чтобы быть с мамой, а потом и с нами. Кто знает, чего бы он достиг без нас? Может что-то открыл бы или стал знаменит, или наоборот, провел все жизнь в библиотечной пыли. Он многому смог научить меня, привил страсть к чтению, а также заразил моим хобби – камни. У него была целая коллекция разных камней, каждый лежал в своей бархатной коробочке и был подписан каллиграфическим подчерком. Он мог часами про них рассказывать, а я слушала. У меня были проблемы с именами и с их запоминанием, и папа придумал смотреть в глаза людям и говорить, на какой камень похож цвет глаз человека. И это помогло, а после стало просто глупым увлечением. Каждый раз, когда я думаю о нем, мое сердце сжимается от тоски.
Я скучаю по нему.
Он наверняка нашел бы способ, как защитить нас с сестрой.
После его смерти все пошло не так. Все стало другим. И мама тоже.
Она замкнулась в себе, всплески стали чаще и болезненнее, здоровье стало ухудшаться, а еще появилась паранойя, и из-за было сложно ужиться хоть где-то. Ей мерещились враги, мошенники, обманщики и люди, которые лишь притворяются милыми соседями, а на самом деле пришли похитить нас в клан Утабири. Меня это раздражало, я не верила в это. К тому времени я прошла тот возраст, когда у женщин с подобным даром должен случится первый всплеск, так что я разумно вычеркнула себя из списка обречённых. Я всю жизнь ждала с ужасом и любопытством, что однажды моя жизнь изменится, поделится на до и после жутким карающим даром, который будет преследовать до конца жизни. Но… он не случился со мной. Мы часто ссорились с мамой из-за этого: я хотела жить обычной жизнью, мне надоели переезды, голод и сырость подвалов. После смерти отца наши сбережения быстро кончились, и нам практически приходилось ночевать на улице. Я хотела красивую одежду и богатую сытую жизнь и страшно завидовала тем, у кого это было просто по праву рождения. Поэтому именно я начала настаивать на поиске заработка, и поскольку кто-то должен был оставаться с Даниеллой, а мама слишком болела, этим стала заниматься я. Денег было немного, но хватало на еду и жилье, а иногда и на новую одежду или ткань, чтобы ее сшить самой.
Вот тут и начался основной конфликт с мамой…
Мама была против выпускать меня из дома вообще по любому поводу, а я вошла во вкус. Я хотела одежду – лучше, еду – вкуснее, ткань – дороже, жилье – красивее. Я готова была работать и больше, и лучше, и чаще: я продавалась платья, что сшила, я убирала и присматривала за детьми, я пасла уток и коров, помогала с огородом и могла делать еще много чего. Но мне всего этого было мало, а маме – слишком страшно за меня. Особенно когда в один день я уехала искать заработок в город, а потом и в Столицу. Да, окраина и не центр Столицы, да, гувернантка, но лучше, чем ничего, – рассуждала я и отправляла им заработок, надеясь, что это сможет умилостивить маму к тому времени, когда я вернусь, чтоб проведать их.
Не помогло.
Вернувшись к празднику Рождения Мира, когда все собираются дома на кухне, вкусно едят и пьют пряные напитки, я обнаружила маму в кровати. Она слегла почти сразу после моего отъезда. Она даже не стала со мной разговаривать на тему моего возвращения обратно. Она была категорически против. Ведь там в Столице так много глаз и ушей, кто-то может доложить клану Утабири, меня могут увидеть… или мой всплеск. Там везде враги.
Мы разругались с ней в пух и прах, я обвинила ее в том, что если бы она не стала заводить детей, то у нас с Даниеллой и не было бы таких проблем. Это было так не справедливо, конечно, но в тот момент в моем сердце была лишь злость. Весь праздник я проплакала на кухне, лишь утром вернулась в ее комнату, и успела застать ее перед уходом.
Но я не знаю, слышала ли она мое «Прости», произнесенное над ее кроватью.
Надеюсь, что да.
Я осталась с Даниеллой. Мне нужно было решить, что делать и куда ехать, оставаться тут или возвращаться с Столицу. В тот момент, помня наш с мамой разговор, я осталась в Керже. Но меня ждал ещё один сюрприз. Моя сестра даже, не дожив до нужно возраста, пережила свой первый всплеск. Это случилось буквально через пару месяцев после смерти мамы. Еще при жизни, когда мама пыталась поговорить со мной об этом, я уходила от разговора, меня пугала эта тема и я даже думать не хотела, что мне однажды нужно будет жить такой жизнью: постоянное убегание, страх, тьма, бедность. А когда она ушла… я осталась одна. Мне было так страшно, я была одна наедине с ребенком, которому не знаю, как помочь. Потом конечно же, со временем я поняла, как нужно помогать и что делать. Ей требовалось тоже самое: подержать за руку и успокоить. Иногда она рассказывала мне то, что видела, но я лгала ей, что это лишь сны наяву.