— Едут, товарищ капитан! — кивнул на дорогу Петя.
Но Иван Васильевич уже и сам услышал шум моторов. Вскоре из-за наворота появился крытый грузовик сэмблемой на радиаторе, за ним легковая и еще грузовик. В легковушке виднелись высокие офицерские фуражки. Иван Васильевич достал из-за пазухи согревшуюся гранату.
— Сейчас Семенюк атакует их, — сказал он. — Готовь пулемет, Петя!
Тяжелый грузовик уже перевалил через условную отметку, которую заранее определил для Семенюка Иван Васильевич, и, погромыхивая, двигался вперед. Из брезентовой щели выглядывал автоматчик в каске. Офицеры в следовавшем за грузовиком зеленом «мерседесе» поглядывали на белую дорогу. Замыкающий грузовик чуть отстал в перелеске. Место было выбрано удачно, как считал Иван Васильевич: колонна попадала в небольшую котловину, замыкающуюся лесом спереди и сзади. С того места, где залегли партизаны, весь отрезок дороги был виден как на ладони.
Когда передние колеса «мерседеса» коснулись этой невидимой отметины, Иван Васильевич приподнялся и швырнул гранату, тут же застрочили из автоматов партизаны, заработал Петин пулемет. Он видел, как шофер сунулся головой в лобовое стекло и машина круто вильнула в сторону, с ходу врезалась в придорожную осину, загородив дорогу. Тяжелый грузовик, следовавший сзади, сильно боднул «мерседес», послышался звон разбитого стекла. И тут вскочившие на ноги бойцы стали поливать из автоматов и ручного пулемета поспешно выпрыгивающих из грузовиков гитлеровцев. Некоторые из них сразу ложились на дорогу и начинали отстреливаться. Подползший к самой обочине Семенюк метнул гранату в «мерседес». Только один офицер выскочил из окутанной дымом машины. Размахивая парабеллумом, он что-то кричал. А из грузовиков все выпрыгивали и выпрыгивали автоматчики.
Иван Васильевич выстрелил в офицера, но промахнулся. Кажется, один из партизан ранен. Иван Васильевич видел, как он, неуклюже зарываясь в снег лицом, отползает за деревья. Значит, их осталось двенадцать. А тех, укрывшихся за грузовиками, раз в пять больше. Надо отходить в лес. Вряд ли гитлеровцы станут их преследовать, у них самих большие потери. Когда схватился за грудь и со стоном повалился в снег еще один партизан, Кузнецов крикнул:
— Все в лес! Мы с Ореховым вас прикроем!
Ни одной целой коробки патронов. Но где же Петя? Пули свистели вокруг, одна звонко цокнула по пустой коробке и с визгом пролетела возле самого уха. Петя-то где? Он вспомнил, что в разгар боя, когда пулемет замолчал, Орехов что-то сказал… И тут один за другим громыхнули разрывы гранат. Фашисты мгновенно перенесли огонь в другую сторону, и Иван Васильевич увидел Петю Орехова — тот, высунувшись из-за толстой сосны, махал рукой: мол, скорее уходите!
Вскинув пулемет на плечо, Кузнецов побежал, пули щелкали по деревьям, сбивали мелкие сучки, длинная очередь срезала верхушку молодой елки. Справа снова громыхнула граната.
В то же мгновение он почувствовал тупой удар в предплечье. Левая рука стала чужой, на кисти быстро набухали синие жилы. Горячая боль обожгла плечо, заныло под шеей. Смерзшийся снег в лесу вдруг засверкал необыкновенно яркими золотистыми искорками. Услышав за спиной хриплый вскрик, Иван Васильевич обернулся.
— Я это! — услышал он Петин голос.
Стрельба все еще продолжалась, но отодвинулась вправо, больше не падали срезанные пулями сучки, не вздрагивали молодые деревья. Гитлеровцы отстали и повернули назад.
— Как горох посыпались из грузовиков, — возбужденно говорил Петя. — Покосили мы их!
— А наших сколько?
— Кажется, двое…
На шее и за спиной у Пети висели два немецких автомата. Ушанка была заломлена на затылок, голубые глаза блестели.
— Хотел офицерскую сумку взять, подполз почти к самой машине — заметили, сволочи… Я их тоже угостил будь здоров.
— Почему ты без приказа ушел? — сурово взглянул на него Кузнецов.
— Так патроны кончились! — заявил Петя. — И потом, я вам сказал, что подберусь к легковушке… Вот пару «шмайсеров» прихватил!
— Ты — радист, — строго заметил Иван Васильевич. — И никогда не лезь под пули. Что будут без тебя делать партизаны? Соображаешь?
— Скорее бы научить морзянке этого парня, что день и ночь торчит возле рации, — сказал Петя. — Будет у нас еще один радист.
— Я не заметил, как ты исчез, — остывая, проговорил Кузнецов.
— Жаль, офицерскую сумку не сумел взять, — вздохнул Орехов.
Они уже не бежали, а шли быстрым шагом, рука у Кузнецова наливалась тяжелой свинцовой болью, в глазах мельтешили золотистые точки, он боялся потерять сознание.
— Иван Васильевич, да на вас лица нет! — воскликнул Орехов. — Вроде фрицы отстали, давайте я вас перевяжу!
Он посадил Кузнецова прямо в снег и стащил полушубок.
На условленное место сбора они пришли последними. Там дожидались их партизаны. Все были возбуждены, делились махоркой, подсчитывали трофеи, захваченные на месте боя. Петя шел рядом с Кузнецовым, у которого левая рука была на перевязи. Кровотечение остановилось, но каждый шаг отдавался болью в плече и лопатке. Младший лейтенант с опаской поглядывал на командира, но тот, поймав его взгляд, сердито сдвинул светлые брови и прибавил шагу.
— Ну и задали мы фрицам жару! — возбужденно заметил Петя. — Кто мог знать, что их столько набилось в машину!
— Сколько еще наших погибло?
— Двоих недосчитались, — помрачнел Петя. — Лешу осколком наповал… А фашистов, я думаю, много положили, не считая офицеров. Удачная вылазка, товарищ капитан!
Иван Васильевич промолчал. Двое погибли… Вот тебе и внезапность, и выбор цели… А с другой стороны, война есть война, и без жертв она не бывает. Но до чего обидно терять на поле боя своих ребят!
5
Рудольф Бергер вразвалку шагал по крашеным скрипучим половицам, его усики подергивались, маленькая рука с белым перстнем на мизинце то и дело касалась парабеллума на поясе. Ночью ударил мороз, и в проталины окон сочился январский дневной свет. В печке потрескивали березовые поленья, но в комендатуре было прохладно.
— Ты с кем здесь воюешь? — гневно бросал гауптштурмфюрер Леониду Супроновичу. — С детишками и бабами? Ты выследил хотя бы одного партизана? Хвастаешься, что окрестные леса знаешь как свои пять пальцев, а сам туда и носа не суешь? А партизаны нападают в лесу на наших офицеров и солдат, взрывают воинские эшелоны!
— У нас тихо, — ввернул Леонид.
Он стоял у печки и хмуро слушал начальника. Развалившийся на диване Михеев переводил гневные тирады Бергера на русский язык. И делал он это с явным удовольствием.
— За что тебе и твоим дармоедам марки платим?! — гремел гауптштурмфюрер. — За то, чтобы вы население грабили, шнапс пили и рожи наедали? А партизаны в это время сидят в засадах и подкарауливают наши машины!..
Бергеру крепко досталось от начальства: партизаны разгромили автоколонну, убили около тридцати солдат и трех офицеров. В том числе подполковника. И хотя все это произошло далеко от поселка, Бергеру поставили налет в вину. Проклятые партизаны все больше и больше досаждали немцам! Начальство приказало найти их лагерь, уничтожить дотла, а всех, кто помогал бандитам, примерно наказать. Необходимо сделать так, чтобы местное население поголовно отвечало за проделки партизан. Бергер расстреливал каждого пятого, но, по-видимому, и этого мало, надо будет полностью сжечь одно-два села вместе с жителями. Может, тогда он отобьет у этих скотов охоту покрывать партизан?..
— Я не верю, что в Андреевке нет ни одного человека, который бы не был связан с партизанами. — Гауптштурмфюрер подошел к печке, погрел растопыренные ладони о теплый бок. — Русские наверняка интересуются нашим арсеналом. И пока вы… — он бросил неприязненный взгляд на своего помощника, — пьянствуете и «воюете» с бабами на печке, они рано или поздно доберутся и до нас…
— Что прикажете делать-то? — пробурчал Леонид. — Ежели партизан нет у нас, где их взять?
— Вот именно — взять! — снова взвился Бергер. — Найти! Привести ко мне…