«Соображай, – приказал я себе, – и побыстрее, да ври поубедительнее, иначе труба. Похуже, чем тогда на Крюгере».
– Вас понял, – ответил я, сделав сообразительное лицо. – Цели ясны, задачи определены, как сказал однажды известный исторический деятель. Надеюсь, кое-что сделать можно. Какую сумму я вправе предложить лицу, обладающему всем вас интересующим? Чтобы он, значит, перешел на нашу сторону и обрубил все концы?
Я поймал взгляд, которым обменялся Панин с господином Дерябиным, самым, как мне казалось, безобидным из всех. Вяловатый такой, стареющий фермер средней руки, прибывший вместе с супругой… полюбоваться на знаменитого соотечественника. Специально ради такого случая на вертолет разорившийся.
Взгляд у Дерябина хозяйский был, разрешающий как бы. Он чуть-чуть веки приопустил и кивнул едва заметно.
– Если так сделаешь – миллион ему, полмиллиона тебе. И пять процентов акций, как и сказано. Делиться сами будете… – Майкл улыбнулся простецки. – Контракт составим, все по закону… А чтобы дивиденды были подходящие, тут уж мы постараемся…
– О'кей, – ответил я. Мне сейчас главное разговор было закончить. Измотал он меня. – С деньгами у меня туго, сам знаешь, потому я хотел бы все же аванс. Расходы покрыть, с долгами рассчитаться, и представительские расходы намечаются, в России без этого никак. Думаю, недели через две-три представлю полный отчет. Устроит вас – будем дальше говорить. Нет – лишнее верну, и все права на беллетристику – твои…
– Как, джентльмены, устраивает вас предложение Игоря?
– А почему именно три недели? – спросил Зиннер.
– В Москву ехать, на нужных людей выйти, работу с ними провести… У нас там не Америка… Одной водки сколько выпить надо…
– Пусть будет так. Надеюсь, о мерах безопасности и коммерческой тайне вас предупреждать не нужно? Никаких имен, никаких ссылок. Это ваш бизнес. До получения первого результата… – и уже обращаясь к Панину: – Соответственно, дальнейшие переговоры отложим до возвращения мистера Ростокина. Аванс выплатите из собственных средств, если считаете нужным. В случае успеха мы его учтем…
Мне показалось, что итоги заседания их разочаровали.
На чем официальная часть и закончилась.
После прощального коктейля на лужайке гости отбыли. И мы остались втроем.
Майкл, не подавая вида, что расстроен и мной недоволен (а так оно и было, я его настроения легко читаю), с улыбкой рубахи-парня сказал, что прием, слава богу, удался. Но сейчас самое время посидеть по-нашему, по-русски, выпить-закусить, как положено, за столом и поговорить наконец душевно. Хорошо, что я во время переговоров налегал на коньяк, и хоть фактически выпил немного, но по количеству бокалов достаточно, чтобы убедительно изобразить приличное опьянение. А также внезапно вспыхнувшее на его фоне вожделение.
Не отводя разбегающихся глаз от Аллиных высоко открытых бедер, я нетвердым языком сообщил, что несколько устал, желаю слегка развеяться на свежем воздухе, а потом с удовольствием готов продолжить.
– Боюсь, как бы совсем не раз-вез-ло. Считай, вторые сутки на ногах, и выпили… дос-та-точ-но… А душевно поговорить с-со-вершен-но необходимо…
Мне под любым предлогом нужно было остаться с Аллой наедине и обсудить происшедшее. И не допустить, чтобы Майкл выведал у нее нечто, не соответствующее сказанному мной.
Майкл покивал сочувственно, но в его взгляде – я вдруг вспомнил такой точно взгляд, когда мы с ним в Гизе созерцали танцы животов, – я уловил и любопытство, и нетерпение.
Меня осенило! Из подсознания всплыл факт, который днем не привлек внимания, но в памяти зафиксировался. И теперь заиграл так, что вывернул наизнанку мои расчеты и планы.
Ну подожди, друг разлюбезный…
– Ради бога, Игорь, прогуляйся. Можешь даже в фонтан залезть. А мы с Аллой пока тут распорядимся…
– Нет, мы с ней пойдем. Ночью в парке одному скучно. И страшно…
У Аллы мое поведение и особенно подразумеваемые намерения вызвали острое раздражение. И согласилась составить мне компанию она только затем, чтобы без свидетелей устроить сцену.
Приобняв ее за талию, чувствуя, как напряжены мышцы ее спины и как нарочито замедленным шагом она демонстрирует свой протест, я повлек Аллу в слабо освещенную аллею.
Через несколько шагов, на глазах Майкла, она резким, почти грубым жестом отбросила мою руку.
А в саду было хорошо. Ночь, прохладный бриз с океана, влажноватый, успевший по пути прихватить запахи прерии, аромат неизвестных мне растений, среди которых я узнавал только ночную фиалку, светильники, спрятанные среди ветвей. Треск цикад, бирюзовые блики от освещенного изнутри бассейна.