Посвящение, которое надписали Вы на обороте Вашей карточки, за которую приношу Вам мою искреннюю благодарность, – очень тронуло меня; но (во всем ведь есть «но») отчего же Вам вдруг так стало грустно, когда Вы собрались написать мне что-нибудь? Мне казалось, что именно Вам со мною и мне с Вами становится весело «о будущем» с примесью легкой грусти «о старинном»[706]. У Вас же крик альбатросов занимает только четвертую строфу (только она в кавычках), последняя же строфа как будто переносит печаль из прошедшего через настоящее в будущее. Солнца нет уже, т<ак> к<ак> «вместо солнца ослепительный пурпур огня»[707]. Какое же будущее без солнца. Впрочем, может быть, я не понял стихотворения. В Грифе мне понравилось стихотворение Курсинского: «Об одном, все об одном шепчут капли под окном»[708]. В нем есть не только метр, но и ритм. Есть перекрестное направление движений. Есть музыка… Ваша IV симфония по-видимому гениальна[709]. Говорю по-видимому, т<ак> к<ак> она мне пока не везде понятна, вследствие незнакомства с целым. Не пишу больше, чтобы не развлекать Вас. Кланяюсь Вашим родителям. Крепко жму Вашу руку. Ваш Э. Метнер.
34. Белый – Метнеру
Только на днях окончил экзамены[710]. Вот почему при всем желании не мог Вам отвечать. Да и теперь я не отвечаю Вам, не могу собраться мыслями. Я смертельно устал, а тут новое уже настоящее горе: у меня скончался папа 29-го мая, а вчера были похороны[711]. Помимо непривычной мысли об утрате тысячи мелочных хлопот: все обрушилось на меня. Мама была в деревне, и я был один. Спасибо, товарищи и дядя[712] поддержали.
Но все это «внешнее»…
Я радостен, восторженно радостен: что может меня обезнадежить? Сейчас из Девичьего Монастыря сижу вот и пишу Вам, гляжу на свой черный креп и улыбаюсь – тихо, ясно… «Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: „Я сказал: вы боги“» (Пс. 81. 6) (Ев<ангелие> от Иоанна 10, 34) – что смерть богам. В открытом окне голубая бесконечность с ласточками… Их визг… Их визг – о вечно-задумчивом.
«Я сказал: вы боги»…
Их визг – о вечно-странном…
Странна наша жизнь… Жизнь наша восторженная. Нет ничего страннее смерти и смерть лучше всего, всего восторженней.
Смерть о вечно-грустном, о вечно-грустном, и мы – вечно-грустные боги, опьяненные мировинным золотом вечных набатов, пьяным абрисом винно-золотых куполов, звенящетихим ударом довременных прикосновений.
Вся жизнь – сплошное недосказанное сказание – сказка, и на смерти сказка обрывается; кто-то улыбнется в тишине печали, тихо скажет: «Ну вот и конец сказке. Когда вернется забытое и сказка доскажется»… И вот свежая могилка в цветах; красный огонек лампадки уже знаменательно блещет. Мировинное пьянство – радость мирового вина сквозь зеленую зыбь березовых ветвей.
Доскажется сказка: Мы боги.
«Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: „Я сказал: вы боги“» (Ев<ангелие> от Иоанна 10, 34). Это любимый папин текст, и о нем кричат мне ласточки из открытого окна.
Больше я не могу писать Вам: простите – пишу какую-то чушь, но мне хочется написать это Вам, именно Вам.
P. S. Спасибо за карточку.
35. Метнер – Белому
Милый, дорогой Борис Николаевич! Анюта[713] и я горячо сочувствуем Вашему настоящему горю, разлуке с отцом. Несмотря на то, что наши здешние газеты оповестили об этом уже 30-го, кажется[714], но т<ак> к<ак> они не раз передавали разные ложные слухи о кончине здравствующих лиц, то я решил пообождать со своим письмом. Как раз сегодня я думал написать Вам, а вот и подоспело Ваше письмо. За этот тревожный переходный год Провидение лишило Вас двух старших друзей, Соловьева и отца. Да! это так. Я глубоко убежден, что отец Ваш не мог быть для Вас иначе, как другом… Такое впечатление оставила после себя моя краткая беседа с ним, когда я осенью, в то время, как Вы были уже у меня, вечером, заехал к Вам сделать прощальный визит… Помню, что я даже не сразу уверился, что говорю с Вашим отцом. Я представлял себе его старше и менее оживленным… Заговорил же я тогда с ним, как с Вашим старинным и старшим другом… Я несказанно рад, что приведенный Вами текст был его любимым… Мне иногда кажется, что мысль человеческая, его убеждение, то, что есть результат разумно-волевых движений его духа, то, что Аполлон Григорьев называл «чувством, вымучившимся до слов и определений»[715], что все это в той или иной мере оказывает влияние на то прохождение небесных кругов, о котором, как я Вам писал когда, так удачно пел Шопен в своей фантазии[716]. И не только поэтически, но и мистически, быть может, прав был Боратынский в стихотворении (лучшем своем) на смерть Гёте, когда он закончил его словами: И в небе земное его не смутит…[717] Мысль, что индивидуальное бессмертие, быть может, зависит от нашей веры в него, приходит ко мне обыкновенно рядом с другой: если бы люди были бессмертны здесь на земле, мог ли бы у них возникнуть вопрос о духе, душе как о чем-то особом от тела… –
707
Речь идет о стихотворении Белого «Золотея, эфир просветится…» (цитируется его заключительная фраза) – первом в двухчастном цикле «Золотое руно», впервые опубликованном в составе статьи Белого «Символизм как миропонимание» (Мир Искусства. 1904. № 5. С. 186) и вошедшем в его книгу «Золото в лазури» с посвящением Э. К. Метнеру. См.:
708
Начальные строки стихотворения А. А. Курсинского «Капли осенние» (Альманах книгоиздательства «Гриф». С. 35).
710
После сдачи государственных экзаменов Белый получил свидетельство об окончании естественного отделения физико-математического факультета Московского университета (22 мая 1903 г.), диплома 1-й степени он был удостоен 28 мая 1903 г. (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 305. Л. 9, 10). См.:
711
См.: Там же. С. 273–277. 31 мая Н. В. Бугаев был похоронен в Новодевичьем монастыре. Ср. сообщение в письме А. С. Петровского к Э. К. Метнеру от 9 июня 1903 г.: «29 мая скончал<ся> Н. В. Бугаев. Он был председателем испытательной комиссии: 28<-го> был последний экзамен, а вечером заседание комиссии. Он все покончил, подписал – и утром умер. Очень хорошо: именно так, как ему следовало: все исполнив, никому не помешав. У него была грудная жаба» (РГБ. Ф. 167. Карт. 16. Ед. хр. 26).
714
Некролог «Н. В. Бугаев», содержащий основные сведения о жизни и научно-педагогической деятельности покойного, был опубликован в нижегородской газете «Волгарь» (1903. № 146, 1 июня. С. 2).
715
Наиболее вероятно, что Метнер приводит цитату из А. А. Григорьева (неточно) по книге А. Л. Волынского «Русские критики: Литературные очерки» (СПб., 1896): «Наши мысли вообще (если они точно мысли, а не баловство одно), – писал он в 1858 г., – суть плоть и кровь наша, суть наши чувства, вымучившиеся до формул и определений» (С. 645). Волынский, по всей видимости, заимствовал эту цитату из предисловия Н. Н. Страхова в кн.: Сочинения Аполлона Григорьева. Т. 1. СПб., 1876. С. II – где она дается с отсылкой: «Эпоха, 1865. № 2» (подразумевается статья:
717
Заключительная строка стихотворения Е. А. Баратынского «На смерть Гёте» («Предстала, и старец великий смежил…», 1832).