Прокопий молчал.
- Ты меня не опасайся. Я так же верно служу князю, как и ты.
- Князь и княгиня здоровы. А приедут ли сюда, на Суздальщину, - это мне неведомо. Дошли слухи, - понизив голос, осторожно сказал Прокопий, - что надували ваши бояре просить себе другого князя, а сыновей князя Юрия прогнать.
Прокопий испытующе посмотрел на Фёдора.
Фёдор не ответил. Он сидел неподвижно, точно забыв о собеседнике. Глядя на его широкий лоб, скуластое лицо и задумчиво прищуренные глаза, Прокопий подумал: «Хитёр! В делах своих неспешлив, в словах скуп».
- Что ж, - тихо проговорил Фёдор, - хотят ли бояре другого князя, сие неизвестно, но княжить здесь, на Суздальщине, найдётся охотников много. Сейчас сюда, точно тараканы на хлеб, бегут людишки. В Киеве и других городах, соседящих со степью, бросают насиженные места. Ищут мирной жизни. Здесь спокойнее. Народ ничего не делает без разумения.
За дверью раздались лёгкие женские шаги. В светёлку вошла женщина, которая отворяла ворота Про-Копию. В одной руке она держала пузатый Кувшин, в другой - две кружки.
- Угоститесь с дороги!
Прокопий с Фёдором чокнулись, словно Фёдор был не поп, а дружинник.
- Передай князю, - сказал Фёдор, - сейчас такое время, когда он может прийти сюда сам. Силу свою раскололи бояре раздором и усобицей. Мизинные люди плачут от лютой боярской вражды. Им лучше жить под одним князем, чем под многими боярами.
Мечник не спеша тянул мёд.
Фёдор поднялся:
- Ну, прощай! Сейчас проведут тебя в горницу.
- Есть у меня к тебе одна просьба… - сказал нерешительно Прокопий. - Это уж не от князя, а от меня. Дозволишь молвить?
До сих пор лицо Фёдора было сурово; при этих словах он точно потеплел:
- Позволяю, сын мой. Если согрешил, то покайся.
- Нет, отче, я не о себе, мне не в чем каяться. В лесу набрёл я на беглецов: семья закупов ушла от боярского гнева. Из-под самого Киева утекли. Мужик уже преставился, а жёнка его с дочкой умирают голодной и студёной смертью. Вызволи их, отче! Приюти где-нибудь на житьё…
Фёдор потемнел. Видно было, что неприятна ему эта просьба мечника.
- Тяжкое это дело, воин! Всякая власть от Бога. Господь учил целовать десницу, нас карающую. Грех они приняли на душу двойной: перед Богом и своим господином.
Прокопий знал, что, кроме Фёдора, никто беглецам здесь помочь не сможет, и решил просить ещё раз:
- Прими, отче! Вызволи несчастных от смерти.
- Чьи люди-то? - спросил наконец Фёдор.
- Моизича.
Фёдор повертел в руках тяжёлый крест.
- Ну ладно, уж так и быть. Моизичевых закупов можно взять. Есть у нашего монастыря сельцо небольшое на Клязьме. Сказывал игумен, что нужна ему баба мыть бельё и печь хлебы. Нужно будет вдовицу к нему переправить. Да вот возьмёт ли девчонку, не ведаю.
- Отче, пожалей сирот голодных!
- Ну, добро, ради нашего князя сделаю. Пусть молят за него Бога.
Вечером Прокопий устроился на лавке в поповой горнице. Но полу разбросаны были сушёные травы - пахло полынью, тмином и мятой. Сквозь стены едва доносился приглушённый шум деревьев. Мечник ворочался с боку на бок и не мог уснуть. Лёжа на спине и вглядываясь в сгущающуюся темноту, он думал о Фёдоре:
«Хитёр! Смилостивился: работницу добыл безденежно. «Пусть молят за князя»! Это для того, чтобы я поведал о его доброте князю Андрею».
5
Получив у суздальского попа ответное письмо к князю, Прокопий поскакал обратно. К ночи он добрался до знакомого села. Взошёл месяц. За частоколом боярского двора, на краю села, темнела кузня.
«Не заехать ли переночевать? Ишь, как воют собаки… Сейчас как раз на волков наедешь…»
Прокопий не спеша проехал мимо закрытой кузни и остановился у покосившейся избёнки.
- Эй, отворите! - постучал он в дверь. В избе кто-то прошлёпал по полу.
- Кто ты? - узнал Прокопий голос Кузьмы.
- Я, Прокопий.
Дверь отворилась. Пахнуло горьким запахом дыма. Кузьма стоял с лучиной, закрывая её ладонью от ветра.
- Беда в нашем доме… Лучше бы ты, Прокопий, не приезжал…
Мечник выслушал горестный рассказ деда.
- Мальчонку бросили в яму, говоришь?
- В яму.
- Замёрзнет!
- Беспременно замёрзнет! - затряс Кузьма головой и стал вытирать рукавом слёзы. - На дворе стужа, а он в худом кафтане. Может, уже кончился…
Прокопий повернулся.
- Постой, куда ты? - испуганно крикнул Кузьма.
- Вернусь… - ответил мечник, не останавливаясь.
6
Алёшка лежал на соломе, накрытый тёплым тулупом. Бойко бежала лошадь, изредка ударяя копытами о передок саней. Местами сани ехали медленнее, и тогда слышно было, как скрипел под полозом песок.
Приподняв полу овчинного тулупа, Алёшка осмотрелся. Мимо проплывали густые ели. Позади саней, привязанный поводьями, бежал осёдланный конь. Где он видел этого коня с белой звездой на лбу?.. Алёшка рассмотрел впереди себя возницу, в кафтане, перетянутом широким кожаным ремнём. Нахлёстывая вожжами, человек стоял на коленях. Рядом с ним на соломе лежали тяжёлый меч с дорогой, выложенной серебром с чернью рукояткой и красный кожаный колчан со стрелами. Где-то он уже видел этот меч… И теперь Алёшка вспомнил всё: боярина Ивана, деда, вспомнил, как лежал в яме. Наверно, кто-нибудь из отроков везёт его по приказу боярина…
При мысли о близкой расправе заныли спина и плечи. Собравшись с силами, Алёшка поднялся на колени.
- Ты куда меня везёшь? - спросил он срывающимся хрипом.
Возница повернулся. Алёшка увидел, что это не боярский дружинник, а мечник - тот, что приезжал к деду.
- Ожил? - ласково спросил мечник. Алёшка смотрел изумлённо, ничего не понимая.
- Помяли тебя малость боярские холопы. Ну, это не беда… Кости целы, а мясо нарастёт… Теперь нам добраться бы до Владимира…
7
Владимир раскинулся на высоком берегу Клязьмы Главную часть города, небольшую Мономахову крепость, путники увидели издалека. По горе протянулись земляные валы, окружённые глубоким рвом. По верху вала стояла стена из могучих заострённых брёвен - крепкий тын острыми зубцами рисовался на сером фоне неба.
Подъехав ближе, мечник остановил коня и указал Алёшке на каменные стены храма:
- Церковь Спаса, поставленная князем Владимиром Мономахом, дедом князя Андрея.
Алёшка никогда не видел каменных храмов. Он хотел остановиться, посмотреть, но нужно было торопиться - Прокопий поехал дальше. Алёшка боялся отстать и заблудиться. У моста, перед высокой рубленой воротной башней, их остановили. Пока Прокопий говорил о чем-то с дружинниками, охранявшими мост, Алёшка в стороне держал коней.
Перед воротами скопилось много саней. В город везли соль, рыбу, крицы [83], железа, тёс и брёвна. Алёшка подумал, что в городе живёт много ремесленников: это, наверное, для них везли конские и воловьи кожи, в рогожных кулях - берёзовый уголь. Возницы шумели, нахлёстывали лошадей вожжами, старались проскочить скорее. Некоторые из них с любопытством посматривали на неумытого и растрёпанного мальчонку. Из-под рваного, с клочьями шерсти полушубка виднелась холщовая рубаха, лапти разбиты. Один возница указал на него кнутовищем и весело крикнул:
- Эй, парень, закрой рот! Влетит галка…
Алёшка покраснел и прикрыл рот рукавицей. Кругом захохотали.
Наконец возвратился Прокопий. С трудом пробравшись в толчее, они проехали через деревянный мост, перекрестились на висевшую над воротами икону. В городе - узкие улицы. На бревенчатой мостовой на грязном снегу конский навоз, зола, клочки сена и ржаной соломы. По обе стороны малые и большие избы. Подале громоздятся высокие срубы теремов с шатровыми верхами.
С большой улицы, которая вела к торгу, они свернули в маленький тихий переулок. Мечник указал |Алёшке на большую избу:
83
Крица - бесформенный кусок железа, получаемый при различных способах обработки руды и чугуна в горне.