- Об этом нужно подумать.
2
Алёшка крепко подружился с сыном бочара Никитой, молодым каменщиком, который спас его от рук боярского тиуна Якова. Зимой они катались с крутого берега Клязьмы на рогожке, играли в снежки. Алексей привык к весёлому, озорному парню, умевшему высмеять и толстого купца, и высокого, тощего дворского, злого нелюдима, следившего за работами на княжеском дворе.
Приближалась весна. Синими вечерами сидели они у ворот дома и, глядя на редких прохожих, толковали о своих делах. Как-то днём они пошли на берег. Алексей понёс рыбакам изготовленные Николаем крючья для багров. Никита увязался за ним. На берегу дымились костры. В больших чёрных котлах над огнём грелась смола, которой обмазывали днища вытащенных лодок. Мимо берега ослепительно белым полем с крепко спаявшимися трещинами шёл лёд.
- Скоро взломается… - сказал Никита. - Сперва идёт сплошняком, а потом взломается.
Никита был прав. На их глазах во льду появились трещины, между ними видна стала чёрная вода. Льдины начали ломаться на отдельные куски. У поворота реки они с угрожающим шумом налезали одна на Другую, дробились на более мелкие куски, тонули, чтобы тут же всплыть вниз в водовороте бурой воды.
- Братцы, баба на льдине…
- Нет, парень…
- Да не всё ли равно… спасать нужно…
Все увидели, что на большой белой льдине мечется человек. Стоящие на берегу засуетились. Кто-то бросил на льдину конец верёвки, но он упал неподалёку от берега. Льдина со стоящим на ней человеком приближалась к тому месту, где стояли Алексей, Никита и ещё несколько человек. Теперь стало видно, что на льдине была женщина. Она держала за верёвку козу которая то прижималась к её ногам, то рвалась куда-то на край льдины.
- Родимые, помогите! - донёсся сквозь треск и грохот слабый голос.
- Да ты козу брось! Утопнешь с ней, шалая…
Видимо, женщина не слышала этого предупреждения и опять начала бороться с козой, которая вырывалась у неё из рук.
- Что же делать-то, а?.. - с каким-то исступлением шептал стоявший рядом с Алексеем рыбак. - Кабы к ней на лодке, - на лодке нельзя…
Лёд, на котором стояла женщина, вздрагивал от удара о другие льдины, из-под краёв выплёскивалась вода, и видно было, как он медленно приближается к повороту.
- Ну, братцы, ежели сейчас мы бабу не снимем, то жить ей осталась самая малость.
Ощущение нависшей над человеком опасности, которую невозможно было отвратить, порождало бессильную обиду и раздражение у стоящих на берегу.
- Как же ты её снимешь, - посмотри, страсть-то какая! На повороте лёд перемалывает, точно на мельнице.
Алексей посмотрел на сталкивающиеся льдины, мысленно прикинул расстояние от берега до плывущей посредине реки женщины, и по сердцу его хлестнуло каким-то новым, ещё неизведанным чувством. Голова кружилась при мысли о том, что вот сейчас он может спасти этого обезумевшего от страха человека…
Алексей отошёл в сторону, выбрал нетяжёлый шест.
- Остановись! - кричал ему с берега Никита.
Алексей чувствовал под ногами упруго погружающиеся в воду льдины, видел женщину, которая вдруг упустила козу, и ничего не слышал, кроме шуршащего льда. Сверху ярко светило солнце, по-весеннему тёплый воздух приятно ласкал лицо, и было совсем не страшно. Он удивился, почему до него никто не догадался побежать на помощь. «Это хорошо - я первый!» - подумал он с удовлетворением. Вот и льдина; испугавшись чужого человека, метнулась в сторону коза, но Алексей на неё не посмотрел.
- Побежали! - схватил он женщину за руку. - Возьми шест. Если провалишься, то держись за шест.
«Разводы небольшие, шест обязательно упрётся в льдины».
Последнюю фразу он не сказал, а только подумал, но ему показалось, что она услышала его и поняла. Они побежали к берегу, перепрыгивая с льдины на льдину: он впереди, она позади.
- Господи, а где же коза? - вдруг остановилась женщина.
- Иди, утонешь! - крикнул Алексей.
- Коза-то не моя, а игумена. Монастырская коза! - кричала баба.
Алексей до колен почувствовал холодную воду, хотел прыгнуть на другую льдину, но промахнулся. Цепенеющими от холода руками он ухватился за кромку льда, ногтями царапая гладкую поверхность, но его неотвратимо тянуло вниз, под лёд.
Бурая вода сомкнулась над его головой. «Что же это, конец?» - подумал он с ужасом. Последним усилием Алексей опять вынырнул, ухватился за уходящую вниз льдину.
- Алёшка, держись! - услышал он голос Никиты. Алексей думал, что Никита где-то далеко, но он стоял рядом, балансируя на колеблющейся льдине.
- Держи шест, леший…
Шест был не толстый, пружинил, но как хорошо было держаться за него руками! Алексей упёрся локтями и наполовину приподнялся из воды.
- Братцы, тяни его, тяни на берег…
Алексея вытащили. Он лежал на чьём-то полушубке, и Никита шерстяной варежкой растирал ему ноги. Тело постепенно наливалось теплом. Рядом, в толпе любопытных стояла спасённая женщина.
- Из-за тебя чуть не утоп хлопец!
- Уж я, горемычная, не знаю, как его и благодарить! Паренёк и с виду-то невелик, а силён. Помоги тебе Бог, хлопчик!
Баба поднялась на ноги и вдруг заголосила:
- Родимые, а коза-то утопла! Ведь коза-то монастырская, отца Фёдора!
Схватившись за голову, плача и причитая, баба начала рассказывать, что игумен монастыря послал эту козу Фёдору. Она вела её во Владимир, да случилась беда.
- Что же ты, не видела, что ледоход начался?..
- Родные мои, видела, да больно строг у нас игумен. Повелел идти, я и пошла. Что со мной теперь будет…
3
Как-то возвращаясь во Владимир из очередной поездки, Прокопий завернул в небольшое сельцо, расположенное на берегу Клязьмы. Была весна. Стояла мягкая, тёплая погода. Крестьяне поднимали ораницу [93]. Над жирными пластами парной, только что вспаханной земли кружили ранние грачи, выклёвывая червей. Неподалёку от дороги пожилая женщина перетаскивала тяжёлое рало [94] на соседнюю полосу. Ей помогала молоденькая девушка. Увидев всадника, женщина остановилась, заслонив рукой глаза от солнца. Прокопий придержал коня.
- Бог на помощь! - крикнул он им. Женщина хотела ответить, но вдруг запнулась.
Прокопий видел, как дрожащими руками она мяла кончик своего платка.
- Что молчишь? - спросил он, подъезжая ближе. - Али напугалась?
Только теперь он начал что-то припоминать. В высокой, худой крестьянке с потемневшим и сморщенным, словно печёное яблоко, лицом, с корявыми руками, он узнал беглянку, которую нашёл когда-то в лесной берлоге.
- Вот и встретились! - сказал он, спрыгнув с седла. - Привёл Бог.
- Привёл… - повторила женщина еле слышно.
- Ну как, свою ораницу пашешь аль чужую?
- Чужую, воин, чужую! Живём за суздальским попом Фёдором, в холопстве у него.
Прокопий почесал плетью за ухом.
- Как же в холопки-то попала?
- Коза у меня монастырская пропала. Мечник оглядел её с ног до головы. Женщина мало изменилась за время, прошедшее со дня их встречи. Девушка с любопытством и удивлением смотрела на Прокопия.
- Неужели твоя дочь? - спросил мечник.
- Да, воин, та самая, которую видел со мною в землянке в лесу.
- Выросла как! Красавица!
Девушка вспыхнула и закрыла лицо руками.
- Как зовут-то?
- Ариной, господин! - ответила мать с гордостью.
Какая-то печаль легла на сердце Прокопия. Он взял коня под уздцы:
- Прощайте!
- Может, заедешь к нам? - спросила женщина.
- Что же, можно заехать. Напоить коня и самому поесть, - сказал он, точно оправдываясь. - Хлеб-то есть?
- Нет, хлеб весь уже съели. Живём прошлогодней репой да желудями. Молодую крапиву с молоком варим…
Сухой дым от разожжённой печи медленно тянулся в волоковое оконце. Мечник сидел на широкой лавке, сцепив руки. В печи щелкали и потрескивали смолистые ветки. Глядя на освещённое огнём морщинистое лицо старой женщины, Прокопий вспомнил свою мать. Так же вот мыкала горе. Отец воевал, а она всю жизнь думала о том, чем накормить детей. Своего хлеба едва хватало до Рождества. А рядом, у боярина, в клетях и подклетях зимнего и летнего припасу заготовлено было на несколько лет… Воспоминания о далёком детстве, о страдалице-матери, которую он по-прежнему любил больше всего на свете, тёплой волной затопили его душу.