Во время поездки по чужим землям Фёдор с большим вниманием относился ко всему, что видел. Его не сильно интересовали дела греков, второй раз к ним ехать Фёдор не собирался. Фёдора интересовали порядки у себя дома, на Руси. С любопытством присматривался он к княжеским городам, церквам и монастырям. В беседе с настоятелями и игуменами расспрашивал, усердны ли холопы, исправно ли несут тягло свободные землепашцы-смерды. Духовенство жаловалось повсеместно: крестьяне не могли давать церкви положенных оброков. Многие, не вынеся страшной, голодной жизни, снимались с насиженных мест и бежали в леса. Учащались открытые мятежи, когда непокорные холопы убивали княжеских тиунов и монастырских служек. Мрачно выслушивая эти рассказы, Фёдор изредка высказывал свои суждения:
- Причины сего неустройства нужно искать в раздорах князей…
Внимание к жизни церквей и духовенства Фёдор совмещал с другими тайными интересами, особенно полезными князю Андрею Юрьевичу. Большую помощь в этом деле ему оказывал Паисий.
Приехав в попутный город, заходил Фёдор к князю, Паисий же в это время толкался среди людей на дворе. Встретившись с конюшим, беседовал с ним о княжеских табунах, с тысяцким или воеводой говорил о дружине князя и строе полков, с ключником толковал о казне. Вечером, придя к отдыхающему Фёдору, Паисий выкладывал всё, что удалось выведать днём.
- У князя в табунах две тысячи коней. В младшей дружине двести воинов. В прошлый год, когда воевал он со своим соседом князем Изяславом, набрал из горожан и смердов тысячу пешцев.
Всё интересное для князя Андрея Фёдор запоминал и всегда мог рассказать, потому что памятью обладал необыкновенной.
Сопровождавшие Фёдора люди уже сбились со счёту, сколько дней и месяцев они провели вдали от родной земли, когда пересекли наконец пределы Владимирского княжества.
Не заезжая в Суздаль, Фёдор взял путь прямо на Владимир, желая поскорее увидеть князя Андрея Юрьевича.
Пережидая непогоду, свернули в сторону и остановились у Ивана Кучковича. Боярин встретил епископа Фёдора почтительно. Став на колени, протянул пухлые волосатые руки под благословение. Отвёл в лучшие покои своего терема.
Пока Фёдор мылся и чистился с дороги, Паисий сумел распорядиться о столе:
- Имбирное пиво епископ пьёт, водочку, настоенную на калган-корне [100] принимает для успокоения живота. Мясо и скоромную пищу дозволяет только в большие праздники.
Почесывая бороду, боярин ломал голову над тем, как лучше ему угостить почётного гостя.
- Ты, Паисий, спросил бы у епископа - может, он сам скажет, чего хочет.
- Нечего и спрашивать, знаю и так. Давай рыбное, горох. Есть овощи, яблоки, груши - тоже давай. Да приготовьте, как подобает, да поднесите пристойно. В Царьграде подавали нам на серебряных блюдах.
Боярский повар легко нашёл у себя в кладовых всё, что спросил Паисий.
За весь обед Фёдор съел маленький кусочек рыбы да два ломтика хлеба, обмакивая их в красное греческое вино.
Когда Фёдор, шепча молитвы, удалился в свою комнату, боярин позвал Паисия и сказал, что теперь они пообедают с ним вдвоём, отдельно. Паисий отказался, хотя не раз сглотнул голодную слюну, чувствуя из поварни запах жареного.
- Трудна грубая пища вкусившему сладость пиров эллинских! - ответил он надменно.
На стол поставили запечённый в ржаном тесте медвежий окорок, бараний бок с кашей, поросёнка с хреном, гуся с капустой. Из погреба принесли запотевшие с холода корчаги с имбирным пивом и мёдом. Потирая руки, Паисий смотрел, как хозяин налил мёду.
- Вот это еда! - сказал он, захмелев. - Я у греков в Константинополе чуть не умер с тоски по нашей русской пище. Принесут горсточку маслин, две головки чесноку, одну пшеничную лепёшку - и это на весь день. Как их ноги носят, греков, в толк не возьму! Я не много у них прожил, а, скажу, великую слабость почувствовал во всём теле.
- А ты на кухне начал куражиться: «У нас в Царь-граде да у нас!» - усмехнулся Иван. - Ты ешь…
Отрезая себе половину поросёнка, Паисий махнул ножом:
- Такую благодать, - он обвёл рукою стол, - можно принять и без серебряных блюд.
Паисий с Иваном ели мясо, запивали принесённым со льда пивом и мёдом. Захмелевшие и насытившиеся, они завели беседу. Паисий рассказывал больше о Царь-граде и греках, боярин же расспрашивал о князе Андрее Боголюбском и Владимире.
- Сказывают, что у князя Андрея ты да владыка Фёдор в особой чести.
Паисий ответил уклончиво:
- Князь жалует всех слуг своих за верную службу. Боярин вздохнул.
- Был вот у меня холоп, - начал он, искоса поглядывая на захмелевшего гостя. - Хороший был мастер, кузнец! Да убег во Владимир. Брат Яким просил князя возвратить мне беглого, да отказал Андрей.
Паисий посмотрел посоловелыми глазами:
- Как звали холопа-то?
- Алёшка. С мастером Николаем он работает. Паисий понимающе кивнул:
- Для патриарха в Царьград они делали дорогие подарки.
Иван удивился:
- Неужто этот щенок Алёшка?
- Щенок-то теперь выше тебя. Его князь не возвратит, - сказал Паисий.
- Ты ври, да знай меру! Так уж и выше!..
- Говорю, не отдаст князь Алёшку.
- Почто?
- Весьма искусный мастер. Их князь жалует особо. Рукомеслом их гордится не только перед своими, но и иноземными князьями и государями.
Боярин задумался. Ему ещё более захотелось возвратить своих холопов домой.
- Вот думаю, - начал он сдержанно, - не поклониться ли мне каким подарком к жене князя? Ведь, сказывают, булгарка-то княгиня большую страсть имеет к нарядам. Может, смилостивится князь на её просьбы, отпустит мне моих беглых холопов. В хозяйстве без кузнеца совсем тяжко.
Выпив изрядный глоток сдобренного имбирём пива, Паисий вытер ладонью усы и бороду.
- Это мне, боярин, неведомо. Про то нужно спросить саму княгиню. Да и давно я не был во Владимире - может, там всё переменилось.
Боярин налил гостю в ковшик пива.
- А что, Паисий, - начал он вкрадчиво, - если я тебя попрошу помочь мне? Одарю тебя чем могу от скудных моих прибытков. Помоги вернуть холопов…
- Мне, боярин, подарки брать не к лицу. Вот если жене или детишкам - другое дело.
Иван засуетился.
- Конечно, Паисий, не для тебя! - Он отодвинул свой ковш. - Для жены и малых детушек. Ты уж не оставь просьбишки моей! Помоги чем можешь. Всё время на княжом дворе трёшься - знаешь, с кем поговорить, что делать. А я во Владимире - как в тёмном лесу.
- Ладно, ладно! - махнул рукою совсем захмелевший Паисий. - Готовь подарки. Дело твоё трудное, да я постараюсь. Крепко держит при себе Андрей Юрьевич своих лучших мастеров!
- Да ты поговори с владыкой Фёдором, - подсказал боярин. - Брату Якиму князь отказал, а Фёдору не откажет.
Подперев щёку ладонью, Паисий уставился мутными глазами на ковшик с пивом.
- Фёдор всё может. Только грех к владыке с этим делом обращаться. Он теперь во Владимирской земле после князя первый.
- Паисий, не откажи!
Паисий, будто нехотя, согласился. Они долго ещё беседовали с глазу на глаз. Паисий жаловался на свою скудость, а Иван осторожно, исподволь, намекал ему, что если он будет с ним дружить, а при случае окажет какую-нибудь услугу, то боярин одарит его щедро.
На другой день ветер разметал в клочья облака, и на сером небе появилось солнце. Гостям нужно было отправляться в путь.
Сложив руки на толстом животе, Иван стоял перед Казначеем:
- Паисий, проснись! Пора ехать. Епископ гневается.
Паисий с трудом поднял отяжелевшую голову и что-то промычал.
- Паисий, Фёдор уже встал! - начал опять тормошить его боярин. - Приказал запрягать. Вспомни о нашей беседе. Подарки я приготовил.
Паисий смотрел на Ивана непонимающими глазами. Потом, видимо сообразив, с трудом поднялся на ноги.
- Силён твой мёд, боярин! Вот запамятовал… Ты всё о кузнеце и его внуке? Тяжёлое это дело… Ну да ладно, что-нибудь примыслим. Только ты никому, упаси Бог, не проговорись!