Пётр махнул рукой:
- Я сам с ним говорил. Сначала напоил мёдом, потом бросил в подклеть. Нестоящий человек! Телом слаб, захмелел от второго ковша, руки дрожат. Ему бы только кур воровать! Не подойдёт он для такого дела…
Яким наморщил лоб, уставился невидящими глазами в дальний угол.
- Я всё же думаю, что упускать его не нужно. Я и брату сказал об этом. Может, он охотник? Приблизим к себе, будем брать на ловы зверей. А там - как поможет Бог: просквозит князя рогатиной али стрелой. С убийцей мы там же расправимся, на месте, - и концы в воду. Никто не проведает… Как ты думаешь, Пётр?
Пётр кивнул:
- Это ты хорошо замыслил. Боюсь только, негож он для этого. Трус… Пойдём проведаем, - сказал Пётр, поднимаясь. - Он у меня здесь, в подклети, заперт. Своими глазами посмотришь.
Спустившись по узкой лестнице, Яким и Пётр долго присматривались к темноте. В углу, на полу, накрывшись рваным тулупом, спал пойманный. Яким пнул его кончиком сапога в плечо. Яков завозился и поднял голову.
- Встань!..
Тиун вскочил, протирая кулаком заспанные глаза:
- Боярин, почто схватили?
Яким молча рассматривал низенького, коренастого мужичонку, дрожавшего то ли от страха, то ли от холода.
- Засечь тебя, яко еретика! - проговорил он хрипло. - На что руку поднял? С Богородицы ризу хотел содрать!
Холоп повалился на землю, начал целовать боярские сапоги:
- Боярин, пощади! От голода совсем ума решился. Хотел у брата твоего, боярина Ивана, откупиться. Думал, князю верным слугой буду.
- Слугой князю? - повторил Яким насмешливо. - Ты думаешь, что князю нужны богохульники да тати?
Яков умолк.
- Помилуй, боярин! - снова взмолился он, ползая на коленях и целуя сафьяновые сапоги и края одежды Якима. - Живота своего не пожалею, самым верным слугой буду, только не казни!..
Яким Кучкович ухмыльнулся, кивнул зятю:
- Слышишь, что лает? А выпусти его на волю - в тот же день утечёт.
- Боярин, вот те крест! - закрестился Яков. - Дай поцелую землю! Не ходить мне по ней, если солгал!
- Ну что, Пётр, - обратился Кучкович к зятю, - поверим ему, выпустим из подклети? Пусть послужит. Голову срубить всегда успеем.
С этого дня Яков стал служить на дворе у Якима Кучковича. Боярин приказал кормить его вволю, одеть хоть и в поношенную, но ещё крепкую одежду. Целыми днями Яков скрывался в боярских клетях, выполнял мелкие работы. Если бы его встретил Алексей, он не узнал бы в нём тиуна, который чуть не отправил его обратно к боярину Ивану. В последнее время Яким Кучкович стал брать Якова на охоту, где он сопровождал своего господина с луком и колчаном стрел. Был он ловок и проворен, смотрел на Якима и Петра преданными, собачьими глазами и, видимо, бежать никуда не собирался.
6
Стояли жаркие дни; опалённые солнцем, застыли на деревьях листья, на полях и лугах раздавалось неумолчное пение кузнечиков. Над спокойной поверхностью Клязьмы дрожал воздух, и мелкие рыбёшки выскакивали из воды, ловя лениво толкущихся мошек. Казалось, вода в реке так нагрелась, что плотвички и щурята искали в воздухе прохлады. Над чёрной землёй огородов и полей трепетал и переливался тёплый пар. Запуская руки в мягкую, рыхлую землю, Алексей щурил глаза и смеялся.
- Арина, земля-то как прогрелась!
Арина, раскрасневшаяся от работы, подняла голову, тыльной стороной ладони убрала за уши выбившуюся прядь, ласково улыбнулась:
- Хорошо, Алёша, в лесу али на оранице! Земля словно нежится под лучами солнца. Кругом как на празднике! Не то, что за горном в дымной избе.
По косогору, выбежав из соседнего леса, спускались молодые берёзки, в траве, на меже, мелькали голубые и жёлтые цветы, позади тянулись ровные ряды только что прополотой репы.
- Верно, хорошо, Арина! Только и у горна тоже хорошо. Вот ты привыкнешь и поймёшь.
Арина с сомнением покачала головой:
- Не пойму я, Алёшенька! Уж больно люблю я лес да поле. Кажется, в избу заходила бы только на ночь..
Сколько дней прошло с той поры, когда он привёл её в дом как жену, а всё не мог наглядеться. Упругая и гибкая, склонилась она над землёй. Оглянувшись по сторонам, чтобы не увидели посторонние, Арина сбросила с головы платок, и пышные её волосы рассыпались по плечам.
- Алёша, ты что смотришь?
Алексей отвернулся, широкой почерневшей рукой стал вырывать пучки трав, но всё же ещё раз поднял голову. Арина заплетала косу. Она знала, что он на неё опять посмотрит, и встретила его взгляд весёлыми, смеющимися глазами:
- Алёша, ты что? Алексей замялся, покраснел:
- Будто на тебя и посмотреть нельзя?
Арина испугалась, что Алексей рассердится, но он глядел на неё ласковыми, влюблёнными глазами.
- Алёшка, милый! - бросила она в него сухим стеблем.
В небольшом болотце под косогором они вымыли руки. Присев в тени орешника, обедали ржаными лепёшками и овсяным киселём, застывшим в деревянной миске. Аккуратно собирая просыпанные на холщовой тряпице ржаные крошки, Арина сказала:
- Вот мы теперь, Алёша, и вместе! Сколько лет прошло с того времени, как встретил ты меня в лесу? Когда в Киев ушёл, я уж думала, не увижу тебя боле… - Опустив ресницы, прибавила со вздохом: - Не думала, не гадала, что буду твоей женой!
- Что так, Арина?
- Вот мечник сказывал, что с ворогами на брани ты смел и смерти не боишься. А со мной всегда ходил опустив голову да молчал.
Алексей запустил пальцы в рыжую кудрявящуюся бородку и засмеялся:
- Мечник-то, Арина, сам при тебе скажет слово - да отворачивается. Давно я это приметил.
Арина слегка покраснела.
Вечером, когда лес подёрнулся дымкой и в воздухе зазвенели комары, собрались домой, в город. В лучах закатного солнца сияли и плавились золочёные купола. Скоро погас последний луч, и стало темнеть. Шли не спеша по пыльной дороге, устало передвигая ноги. Даже после многотрудного дня, когда ныла поясница, Алексей рядом с Ариной чувствовал себя счастливым.
Ему казалось, что он и его молодая жена - один человек. Идёт этот человек по дороге жизни, и не страшны ему ни тяготы, ни обиды… А тягот этих становилось всё больше и больше. Княжеские слуги поторапливали с работой. От зари и дотемна приходилось стоять за горном и у наковальни, и только в дни праздников можно было поработать на своей оранице, для себя.
Взяв у Арины тяжёлый заступ, Алексей положил его себе на плечи. Теперь он нёс и корзину с травой для коровы и заступ. Это ничего, лишь бы было легче Арине.
7
С осени начали поговаривать во Владимире о новом походе князя на Новгород. Жил этот город по-прежнему Господином Великим Новгородом, не хотел покоряться воле владимирского князя.
Слухи о походе сначала были неопределённые, смутные. С праздника Покрова Богородицы всё прояснилось: поход будет и рати пойдут, как только установится санный путь через реки и болота. Не зря в ремесленных слободах Владимира с утра и до поздней ночи бухали молоты: кузнецы ковали оружие, щитники обтягивали красной кожей щиты, седельники работали седла и сбрую. Для похода требовалось заготовить много воинского припасу, и княжеские слуги сбились с ног, подгоняя мастеров.
Многих молодых делателей и их подмастерьев стали опять брать в княжие пешцы. Замёрзшие на холодном ветру дружинники обучали молодёжь пешему бою.
Однажды, проходя по берегу Клязьмы, Алексей остановился. Мечник Игорь, спешившись, показывал гончарам, как нужно владеть мечом. Прикрываясь щитом, он рубил воздух сверкающей полосой стали и наседал на двух дюжих парней с дубинами в руках. Гончары робели, посматривали друг на друга, пятились к реке, а Игорь нападал на них всё яростнее и кричал:
- А, черти рыжие, утекать!.. Вот оно, ратное ученье! Это вам не горшки лепить!
Неожиданно один из парней изловчился и сильным ударом выбил у Игоря из руки меч. Мечник рассвирепел; бросив щит на землю, с кулаками бросился на гончара. Гончар, как бы играючи, ударил его в плечо, и княжой дружинник, не сгибая колен, как сноп рухнул на землю. Кругом захохотали: