Конечно, и в древности у христиан возникало желание свести все четыре Евангелия в одно, чтобы ничего не упустить. В середине II века некто Татиан даже составил такую «сводную версию», соединив параллельные повествования. Это, кстати, доказывает, что к тому времени именно эти четыре Евангелия признавались каноническими. Его версия получила название Диатессарон (от греческого «диа тессарон»— буквально «по четырем»), но Церковью она была отвергнута. Как и при составлении окончательного текста книги Бытия, было решено сохранить все многообразие голосов, чтобы каждый мог услышать то, что ему сейчас ближе и нужнее.
Впрочем, далеко не все расхождения в библейских текстах возникли на стадии их написания. Ведь в те времена не было ни печатного станка, ни компьютера, и книги переписывались от руки. Трудно поверить, но даже во времена апостолов не существовало таких привычных сегодня разделов книги, как оглавление, примечания, не было правил пунктуации, не ставились пробелы между словами. И знакомая нам со школы фраза» казнить нельзя помиловать» у греков выглядела бы так: казнитьнельзяпомиловать. А у евреев, которые знали пробелы, но не обозначали на письме большинство гласных, примерно так: кзнит нлзя пмилвт.
Поэтому при переписывании в текст неизбежно вкрадывались искажения и разночтения, а порой, когда древний текст был переписчику неясен, он, стремясь прояснить его, уходил еще дальше от оригинала. Поэтому среди тысяч дошедших до нас библейских рукописей (равно как и рукописей других древних текстов) нет совершенно одинаковых. Можно только удивляться, что среди них все–таки нет таких, в которых утверждалось бы, например, что небо и землю сотворил не Единый Бог, или что этот Бог разрешил убивать, красть и лжесвидетельствовать. Это уже в наше время, после изобретения Гуттенбергом печатного стана, английские печатники в издании 1631 года в заповеди «не прелюбодействуй» пропустили «не» (то ли по небрежности, то ли из хулиганства), за что и были оштрафованы архиепископом Кентерберийским на астрономическую сумму в триста фунтов.
В рукописях Ветхого Завета, который, в отличие от Нового, писался на протяжении примерно тысячелетия, расхождений особенно много. Об этом стоит рассказать подробнее.
В середине III века до н. э. царь Птолемей II Филадельф, правитель эллинистического Египта и собиратель редких манускриптов для знаменитой Александрийской библиотеки, пожелал иметь в своем распоряжении греческий перевод еврейского Священного Писания. Возможно, он нуждался в адекватной версии Закона, по которому жила немалая часть его подданных (а в Александрии в то время была многочисленная еврейская община), а может, просто был заинтригован древним текстом. Как бы то ни было, еврейская община отнеслась к его приказу с энтузиазмом, ведь к тому времени евреи, рассеянные по Восточному Средиземноморью, говорили уже, в основном, на греческом.
Как именно осуществлялся этот перевод, мы знаем неточно, в основном по более поздним рассказам, в которых история тесно переплелась с легендой. Говорят, что перевод осуществляли семьдесят или семьдесят два старца, специально пришедших для этого из Палестины в Египет. Потому число 70, по латыни «септуагинта», и стало названием самого перевода, который по–русски иногда называют «Переводом семидесяти толковников».
Когда в середине XX века около Мертвого моря были найдены свитки из собрания Кумранской общины, пролежавшие в пещерах девятнадцать столетий, оказалось, что даже во времена Иисуса и апостолов единого варианта Писания у евреев просто не существовало. Одни рукописи легли в основу Септуагинты (до нас они не дошли), другие— в основу традиционных иудейских изданий Библии.
Кстати, апостолы, писавшие на греческом языке, обращались не к древнееврейскому тексту, а именно к Септуагинте. Ссылаясь на Писание, они имели в виду именно ее, и в последующие века она оставалась для восточной части христианского мира основным, самым авторитетным текстом Ветхого Завета. С нее делались новые переводы, например, славянский.
Вероятно, именно из–за этой популярности Септуагинты среди христиан иудеи вовсе отказались от ее использования и выбрали другой, более распространенный вариант древнееврейского текста, позднее названный Масоретским (от евр. «масорет» — «передача, предание»).
В новое время, когда Библия начала активно переводиться на современные языки, именно к этому тексту обратились западные христиане, в особенности протестанты, в среде котор ых Септуагинта никогда не имела широкого распространения. Но в Православной Церкви она была и остается основным традиционным текстом Ветхого Завета.
Впрочем, сегодня интерес к Септуагинте возрастает и на Западе. Она— не просто памятник древности, но и ценный источник, из которого мы узнаем об истории библейских текстов и о разных их толкованиях. Септуагинта несколько объемнее Масоретского текста (она включает книги, которые называют неканоническими или второканоническими). К тому же греческий текст книги Есфирь примерно на четверть длиннее еврейского; кстати, в еврейском варианте Есфирь— единственная книга Библии, где отсутствует слово «Бог».
Немало различий мы найдем и на уровне истолкования. Самый известный пример— пророчество Исайи (Ис. 7, 14): «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил». Там, где мы видим слово «Дева», в еврейском тексте стоит слово (альма), обозначающее просто молодую женщину, обычно незамужнюю. Но переводчики Септуагинты употребили здесь слово (партенос), «дева», и потому евангелист Матфей смог ссылаться на это пророчество, говоря о девственном рождении Христа (Ис. 1, 23).
Древнее предание гласит, что переводчику, который поставил в текст это слово по внушению Святого Духа, было обещано, что он не умрет, пока не увидит своими глазами, как сбудется это пророчество, и что именно он и был старцем Симеоном, принявшим на руки младенца Иисуса (Лк. 2, 25 и далее). Современный человек может скептически относиться к этому преданию, но несомненно, что еще задолго до написания Нового Завета слова пророка Исайи понимались как весть о грядущем чудесном рождении необыкновенного младенца.
Новому Завету повезло больше, чем Ветхому. Он писался в ту эпоху, когда книги довольно быстро и широко расходились по всей Римской империи, а потому нам сравнительно легко проследить его раннюю историю. Но и он не свободен от рукописных разночтений. Самое существенное мы встречаем в конце Евангелия от Марка. Многие древние рукописи внезапно обрываются на 8–м стихе 16–й главы: «…(жены–мироносицы) никому ничего не сказали, потому что боялись». В других содержится краткая концовка: «…но возвестили вскоре все им объявленное тем, кто был с Петром. После чего и Сам Иисус от востока и до запада распространил через них священную и нетленную проповедь вечного спасения. Аминь».
Возможно, рукопись самого апостола Марка действительно оборвалась на середине фразы (рукописи, к сожалению, не только горят, но и тонут, и просто теряются, особенно их последние листы), а его друзья или ученики дописали за него заключительные фразы. И в этом нет ничего ни странного, ни скандального. Ведь Библия стала Библией не потому, что ее написали лично апостолы, а прежде всего потому, что ее признала своим Священным Писанием община верующих— Церковь, которая и донесла ее до нас.
Однако подавляющее большинство разночтений касается буквально одного–двух слов или их порядка. Часто речь идет об орфографических особенностях, особенно в именах собственных. Иногда всего одна буква меняет строй предложения. Например, если в первом Послании апостола Павла к Фессалоникийцам прочесть слово νηπιοι, то смысл будет таким: «(мы) были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими». А если ηπιοι, то таким: «(мы) были среди вас как младенцы. И как кормилица нежно обходится с детьми своими…» Впрочем, как нетрудно убедиться, общий смысл от этого не меняется. В самом деле, все подобные разночтения, даже самые большие, не затрагивают суть христианской веры.