Наконец, расхождения возникают еще и между переводами, ведь всякий сложный текст может быть понят и переведен на другой язык не единственным способом. Но это уже отдельный разговор, к которому мы вернемся в следующем номере журнала.
Что такое «богодухновенность»?
Когда христиан спрашивают, чем Библия отличается от всех других замечательных книг, написанных за долгие тысячелетия, они начинают говорить о чем–то не очень понятном: о богодухновенности, имея в виду,
что Библия— эта та книга, которая была написана по Божьему вдохновению.
Но что на самом деле означает это выражение? Откуда взялось само слово?
Понятие богодухновенности (иногда говорят «боговдохновенность», более на русский, чем на славянский лад) у христиан появилось еще до того, как у них сложился Новый Завет. О нем, как о чем–то само собой разумеющемся, говорили в своих посланиях апостолы: …никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым (2 Пет 1:20–21). Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности (2 Тим 3:16).
При этом сама Библия не только никак не раскрывает понятия богодухновенности, но даже не ограничивает круга богодухновенных книг. Кроме того, она может ссылаться на книги, которые заведомо в этот круг не входят. Таким примером может быть Послание Иуды, которое в 9–м стихе рассказывает о споре ангела и сатаны. В Библии мы нигде ничего подобного не найдем— этот сюжет взят из текста под названием «Вознесение Моисея», который никогда и нигде не считался частью Священного Писания.
Так что если автором библейского текста мы называем Самого Бога, а текст— Откровением свыше, то вопросы здесь только начинаются. Библейские тексты не упали к нам с неба, они были написаны людьми (часто, но не всегда, мы знаем, какими именно)— так как же сочетается Божественное авторство с человеческим? Можно ли воспринимать библейский текст в его нынешнем виде как прямую и непосредственную передачу слов Бога?
Оказывается, представление о богодухновенности Библии было неодинаковым в разные времена и у разных авторов. Все Отцы Церкви, которые касались этого вопроса, подчеркивали, что Бог действительно Автор этой Книги. Некоторые даже сравнивали человеческих авторов с музыкальными инструментами, на которых играл Бог, но, по–видимому, это было скорее риторическое преувеличение: в те времена слишком многие сомневались в Божественном происхождении Библии. Впрочем, в святоотеческой литературе мы встречаем указание на то, что авторы не утрачивали сознания и естественных способностей: они вовсе не были медиумами, в состоянии транса записывавшими весть свыше. Святитель Иоанн Златоуст особо подчеркивал, что такими медиумами могли быть только лжепророки, а истинные пророки не теряли своей индивидуальности, когда передавали людям Слово Божие.
В особенности значимым и ясным стало такое отношение христиан к истинному пророчеству во времена возникновения и распространения ислама. Для мусульман Коран существовал прежде сотворения мира и в свое время был буквально продиктован пророку Мухаммеду, слово в слово, без малейших отступлений от небесного оригинала. Но христиане относятся к этому иначе: если для мусульман воплотившееся в мире Слово Божие— это книга, то есть Коран, то для христиан это Богочеловек Иисус Христос, а Библия— книга, которая рассказывает о Нем и о множестве других личностей. Но первична в любом случае не книга, а Тот, о Ком она говорит.
Споры о «технологии» богодухновенности начались, по сути, во времена Реформации. В значительной мере это было связано с принятым Реформацией принципом, согласно которому только Писание (то есть Библия) служит авторитетным источником вероучения (у православных и католиков огромную роль играет церковное Предание)* . Если так считать, то, действительно, крайне важным становится проведение четкой границы между Писанием и всем остальным. Поэтому Лютер и Кальвин, отталкиваясь от текстов (2 Петр 1:20–21 и 2 Тим 3:16), повторили слова о библейских писателях как инструменте, на котором играл Дух. Их последователями в XVII— XVIII вв. (М. Хемниц, И. Герхард и др.) была выработана теория, основанная на методах схоластического богословия, которого мы не найдем у раннехристианских авторов.
Одновременно появились и другие теории— например, что Дух передал библейским авторам лишь содержание Откровения, а они записали его своими словами. Такая теория отдает должное стилистическому разнообразию библейских книг: в самом деле, почему Дух диктовал Луке иначе, чем Матфею? Однако эта точка зрения была отвергнута основными столпами Реформации: «Святой Дух вдохновлял пророков и апостолов не только в том, что касается содержания и смысла Писания или значения слов, так что они могли по своей собственной воле облекать и украшать эти мысли своим собственным стилем и словами, но Святой Дух действительно поддерживал, вдохновлял и диктовал самые слова, всякое и каждое выражение по отдельности», — вот что утверждал в конце XVII века протестантский богослов Й. Квенштедт.
Интересно, что при этом статус такого продиктованного свыше текста Ветхого Завета присваивался именно еврейской Библии в том виде, в каком она окончательно сложилась в иудейской среде в VI— X вв. от Р. Х. (так называемая Масоретская Библия), спустя века после разделения иудаизма и христианства. Впрочем, сами описания буквальной диктовки вполне соответствуют традиционным иудейским представлениями о Торе, непосредственно продиктованной Моисею на горе Синай. Такая точка зрения была принята и католиками на Тридентском соборе 1546 г.; но уже в 1870 г. на I Ватиканском соборе определение о «диктовке Святого Духа» было заменено на «вдохновение Святого Духа». Среди православных, пожалуй, и не было таких активных споров о «технологии» боговдохновенности, — вероятно, потому, что Писание воспринималось не как нечто, противостоящее Преданию, то есть опыту церковной жизни, а как центральная часть этого Предания. Таким образом, Писание не отгораживалось от Предания стеной, не противопоставлялось ему.
Во второй половине XIX— начале XX вв. споры о природе богодухновенности приняли на Западе достаточно острый характер. С одной стороны, возникло, прежде всего в протестантской среде, либеральное направление, которое видело в Библии документ, практически не отличавшийся от любого другого исторического памятника, а в богодухновенности— всего лишь некий изначальный импульс, побудивший автора взяться за работу. Господь открывает людям некоторую Истину, а дальше они своими словами, как могут и умеют, записывают то, что им открылось. Разумеется, при таком подходе Библия, по сути, не отличается от какого–нибудь иного произведения, в котором мы видим отсвет Откровения— ведь любой поэт или художник может черпать свое вдохновение свыше.
Как реакция на эту крайность, в протестантизме возникло движение, настаивавшее на понимании Библии как буквально продиктованного Богом текста. Оно получило название «фундаментализма», поскольку его сторонники последовательно отстаивали самый фундамент своей веры, каким они его видели.* Но постепенно выработался средний, уравновешенный взгляд на вопрос о природе богодухновенности. Так, у католиков II Ватиканский собор (1965 г.), утверждая безошибочность книг Писания в деле спасения, в то же время признавал человеческую ограниченность авторов библейских книг. Но еще задолго до того многие православные богословы настаивали именно на таком подходе: Библия писалась людьми, которые не были, в отличие от Бога, всеведущими. Они ничего не знали об Америке или об Австралии, о современной ядерной физике или о генетике; они описывали свой собственный мир. Сегодня у нас гораздо больше, чем у них, знаний в сфере естественных наук, но в деле богопознания мы по–прежнему остаемся их учениками.