Кстати, запрет есть кровь был подтвержден— единственный из всех ритуальных ограничений Ветхого Завета— и на Иерусалимском соборе апостолов (см. Деян. 15:23–29), именно потому, что восходит он еще к временам до Закона.
Далее Ветхий Завет рассказывает историю праотцев— Авраама, Исаака, Иакова. Жизнь каждого из них— это история их отношений с Богом, подчас непростых. Но в этой истории мы не видим детального Закона: абсолютная преданность Авраама Господу не требовала от него ни отдельных пищевых ограничений, ни особых ритуалов, кроме одного: ему и его потомкам Господь велел совершать обрезание. В остальном Авраам поступал так, как считал нужным (и не всегда безупречно— например, выдавал свою жену за сестру, так что ее чуть не взяли в гарем египетского царя), и Господь не ставил ему особых формальных рамок. Не видим мы детальных предписаний и в истории его потомков Исаака и Иакова.
И даже Исход израильтян из Египта совершился еще прежде дарования Закона: Господь установил только правила празднования Пасхи, которая, собственно, и была Исходом. Все это ясно показывает относительность Закона: он вовсе не является обязательной формой отношений человека с Богом, и даже великие праведники вполне могли, оказывается, жить без него (впоследствии об этом будет подробно рассуждать апостол Павел).
Но когда толпа беглых рабов избавилась от своих преследователей, когда она должна была стать единым народом, более того— народом Господним, когда она направилась в Землю обетованную, — Господь даровал ей Закон. В нем были Десять заповедей и множество важнейших предписаний из области нравственности и духовной жизни, и в нем же были перечни запретной пищи, запретных поступков, множество подробностей ритуала… Зачем?
Одно из определений понятия «культура»— система запретов. Конечно, это слишком упрощенно, но на самом деле знакомство любого из нас с нашей культурой начиналось с многочисленных «не»: не тяни этого в рот, не лезь туда, не трогай это. Эти запреты порой казались нам непонятными и обидными: почему нельзя вместо обеда есть одни конфеты? Они же намного вкуснее каши! Почему нельзя идти вместо школы в кино?
Конечно, наше воспитание состояло не из одних запретов, в нем было много предписаний, зачастую совершенно ритуального характера: всегда говори «здравствуйте» и «спасибо», спрашивай разрешения. Многие из этих повседневных ритуалов совершенно формальны: говоря «извините», например, в вагоне метро, мы обычно не чувствуем за собой никакой вины. Но с помощью формальных действий мы показываем, что считаемся с окружающими.
То же самое мы видим и в жизни общества. Возьмем правила дорожного движения: их польза очевидна всем, их грубое нарушение нередко приводит к смертям и увечьям. Но если рассуждать отвлеченно, то почему это проезжать можно на зеленый свет, а не на красный— что такого особенного в зеленом? Почему мы ездим по правой стороне дороги?
Некоторые из этих правил можно отчасти объяснить. Так, красный цвет заметен лучше зеленого, поэтому он запрещающий. Большинство людей правши, так что руль в машинах лучше располагать слева, чтобы скорости переключать приходилось правой рукой. Но все равно эти правила зависят в основном от условностей, и большинству из них невозможно найти рациональное объяснение.
Точно так же и с предписаниями Ветхого Завета. Запрет есть свинину можно объяснить тем, что именно свиное мясо в жарком климате быстро портится, а свиньи куда чаще овец или коров служат разносчиками опасных для человека инфекций и паразитов. Предписание из всего, что плавает в море и реках, есть только рыбу с плавниками и чешуей, а из всех насекомых только саранчу, отчасти объясняется тем, что среди прочих морепродуктов и насекомых есть немало ядовитых, и, если люди в них не очень разбираются, проще запретить все сразу. Но все равно остается множество непонятных для нас, да и для древних людей, запретов. Почему, например, нельзя смешивать в одной ткани шерсть и лен?
Мир древних людей сильно отличался от нашего. Вместо нынешней научной картины мира у них была своя, не менее сложная, но организованная по–иному. В этом мире действовало множество своих правил, лишь отчасти объяснимых рационально. И сегодня, когда христианские проповедники приходят к племенам, живущим первобытным строем, один из первых вопросов, которые им задают, звучит так: мы приняли вашу религию, так что нам теперь можно есть, что носить и вообще какие ограничения необходимо соблюдать?
Мир— это сложная система, и, чтобы выжить в нем, нужно знать все предписания, запреты. Нам их дают наука (мойте руки), культура (пишите И после Ж и Ш), право (переходите на зеленый свет) или этикет (говорите «спасибо»); человек древности искал их в основном у своей религии.
Точно так же мы, впервые садясь за руль автомобиля, первым делом должны удостовериться, что рядом сидит инструктор, у которого есть своя педаль тормоза. Кто водит машину, помнит это трепетное чувство, когда впервые едешь по городу сам и опасаешься буквально всего— привычка и автоматизм приходят позже. А пока приходится напоминать себе самому о каждом мелком правиле, и как жаль, что на соседнем сиденье уже нет инструктора с его занудными замечаниями!
Но в чем же смысл этих правил? Просто в том, чтобы успокоить первобытного дикаря: если не будешь есть свинину и носить одежду, сотканную из шерсти и льна, и вовремя принесешь все положенные жертвы, то все у тебя будет в порядке? Ветхозаветные пророки, кстати, нередко обличали такое магическое отношение к ритуалу: «…благочестие ваше, как утренний туман и как роса, скоро исчезающая… Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжении» (Ос. 6: 4–6).
Конечно же, во всех предписаниях Закона есть определенный смысл. Самые главные из них определяют отношения людей с Богом и друг с другом. К первой группе относятся все эти бесчисленные ритуальные правила, например: «Если же все общество Израилево согрешит по ошибке и скрыто будет дело от глаз собрания, и сделает что–нибудь против заповедей Господних, чего не надлежало делать, и будет виновно, то, когда узнан будет грех, которым они согрешили, пусть от всего общества представят они из крупного скота тельца в жертву за грех и приведут его пред скинию собрания; и возложат старейшины общества руки свои на голову тельца пред Господом и заколют тельца пред Господом» (Лев. 4: 13–15, далее следуют детальные указания, как поступить с кровью и тушей тельца).
Мы узнаем отсюда, что грех, оказывается, может совершить не только отдельный человек, но и целый народ и что этот грех точно так же требует покаяния и прощения. Но народ должен прежде всего понять, в чем этот грех состоит, и пусть его старейшины, возлагая руки на голову жертвенного животного, тем самым ясно признают, что на самом деле достойны смерти они, а не телец— именно в этом состоял смысл подобного жеста. Далее описываются такие же символические детали: кровь животного приносится Господу в знак признания, что грех совершен именно против Него, а туша тельца, как бы оскверненная этим грехом, сжигается за пределами стана, в котором живут израильтяне.
Какая глубокая и насыщенная смыслами символика! Следы подобных обрядов видны и в нашей современности, когда, скажем, новоизбранный президент возлагает руку на Конституцию и клянется «пред всем обществом» соблюдать ее положения. В древности ритуалов было меньше, но они были более насыщенными, их регламентация была более детальной. Можно ли было без этих деталей обойтись? В эпоху, когда не было средств массовой информации, разносящих любую деталь по всему свету, — едва ли. Мы постоянно читаем в Ветхом Завете, как «размывалось» почитание Единого Бога, как привносились в него чуждые элементы. Единство ритуала напоминало о единстве веры, о недопустимости ситуации, когда каждый чтит Бога по–своему… или, точнее, каждый чтит собственного бога. 23–я глава 2–й книги Царств описывает, как была прочитана перед всем народом книга Закона, найденная незадолго до этого при ремонте Храма (значит, о ней просто на время забыли?), — и само это чтение привело к всенародному покаянию. Народ понял, чего ждет от него Господь и как далека его жизнь от этого идеала.