молоток работников— в десницу,
ударила Сисеру!
Голову разбила ему,
пробила, проломила висок!
У ног ее рухнул, упал, лежит!
…
Да погибнут так все враги Твои, ГОСПОДЬ!
А кто любит Его— подобны солнцу,
восходящему в силе своей[37]!»
Казалось бы, эти первые победители на вид мало чем отличаются от современных террористов: они убивают вражеских царей, когда те и не подозревают об опасности. Но ведь и партизанская борьба оправдана, если она направлена на освобождение от сильного и жестокого угнетателя.
Одним из главных врагов израильтян были тогда мадианитяне, совершавшие постоянные набеги. И вот как–то молодой и ничем не примечательный парень по имени Гедеон обмолачивал собранное зерно. Он даже не решался сделать это в обычном месте, у всех на виду, и спрятался в давильне для винограда— так у него было больше шансов остаться незамеченным при очередном набеге. Но встретил он не мадианитян, а ангела, который назвал его могучим воином и сказал: «Господь с тобою!»
Но если Господь с нами, справедливо возразил Гедеон, почему же мы страдаем под натиском врагов? Ангел не стал ничего объяснять, просто ответил: «спаси Израиль от руки мадианитян; я посылаю тебя». Как мог поверить в такое молоденький паренек, ничем не выделявшийся из множества других? Но ангел убедил его с помощью самого понятного аргумента— чуда. Огонь, сошедший с неба, сжег мясо и хлеб, которыми Гедеон надумал угостить странного гостя, и так обычный обед превратился в жертвоприношение.
Гедеон поверил. Но начал он свой поход не с военных сборов, а с очищения собственного народа: он разрушил жертвенник языческому божеству Ваалу. Народ был ошеломлен и потребовал покарать юношу. Но его отец ответил: «если Ваал бог, то пусть сам вступится за разрушенный жертвенник». Людям нужен не идол, который нуждается в их защите, а подлинный Бог, Который силен их защитить.
И все–таки Гедеон медлил. Одно дело— разрушить жертвенник, с этим справится любой, и совсем другое— победить в битве. И тогда Гедеон попросил еще об одном чуде–доказательстве, и оно было ему дано. Он разложил на траве шерсть и попросил Бога явить ему Свою волю через росу: пусть в одно утро роса будет только на шерсти, а в следующее— только на траве. Так и вышло, и он стал собирать армию.
Но Господь предупредил его: «Народа с тобою слишком много, не могу Я предать мадианитян в руки их, чтобы не возгордился Израиль». Тех, кто был боязлив и не хотел идти на войну, надо было отпустить домой. Но и оставшихся было все же слишком много. Господь велел Гедеону вести свое войско к реке и там посмотреть, кто как будет пить: для битвы годились лишь те, кто лакал воду по–собачьи. Их оказалось всего триста человек, но и этого было достаточно. Господь хотел научить Свой народ: победу приносит не могучая армия, не хитрая дипломатия и не мастерская стратегия, а верность Господу, готовность полностью и безоговорочно исполнить Его волю.
Все войско разбилось на три отряда и ночью подошло к лагерю врагов с трех сторон. Каждый человек держал в одной руке трубу, а в другой— горящий светильник, спрятанный в горшке. По сигналу все разбили горшки и затрубили в трубы, и мадианитяне решили, что на них внезапно напало огромное войско, и во главе каждого отряда стоит трубач с факелом. Победа была не только полной, но и бескровной для израильтян— в начавшейся панике враги сами бежали, в суматохе убивая друг друга.
Так Гедеон избавил израильский народ от врагов. Но когда после его смерти его сын Авимелех захотел стать царем, он действовал по–иному— перебил всех своих братьев, чтобы ни с кем не пришлось делить престол (а поскольку в те времена правители предпочитали иметь гарем, братьев было довольно много). И тогда о нем стали рассказывать притчу: «Пошли некогда дерева помазать над собою царя и сказали маслине: царствуй над нами. Маслина ответила: оставлю ли я масло, которым чествуют богов и людей? И сказали дерева смоковнице: иди ты, царствуй над нами. Смоковница ответила: оставлю ли я сладкий плод мой? И сказали дерева виноградной лозе: иди ты, царствуй над нами. Виноградная лоза ответила: оставлю ли я сок мой, который веселит богов и человеков? Наконец, сказали все дерева терновнику: иди ты, царствуй над нами. Терновник ответил: если вы по истине поставляете меня царем над собою, то идите, покойтесь под тенью моею; если же нет, то выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские». Действительно, огромные пожары нередко начинались с неказистого тернового куста, который легко воспламенялся.
Власть в те времена сама по себе еще не внушала уважение, его надо было заслужить своими делами. Династия Гедеона не утвердилась: его сын Авимелех был убит в междоусобной войне.
Еще один судья, Иеффай, принес Господу опрометчивый обет: в случае победы над врагами принести Ему в жертву первое, что выйдет из ворот его дома. Аммонитяне были разгромлены, но каков же был ужас Иеффая, когда из ворот навстречу ему вышла единственная дочь— поздравить с победой! В отличие от истории с Авраамом, Господь Сам не требовал от него приносить такую жертву. Но Иеффай все же принес ее, с полного согласия самой дочери. Это были простые и, по нашим меркам, очень жестокие времена, но люди, не колеблясь, жертвовали самым дорогим и исполняли обещанное. Иеффай, разумеется, был неправ, когда давал необдуманный обет и вдвойне неправ, когда поспешил его любой ценой исполнить— но и его решимость тоже может внушить уважение.
Но самым известным судьей Израиля стал, конечно, силач Самсон. При его рождении родители посвятили его Богу. Такой обет, подобный современному монашеству, назывался обетом назорейства, и давший его человек не должен был стричь волос и пить вина, или даже есть виноград или приготовленных из него блюд. Это было не столько усмирение плоти как у современных монахов, сколько принятие на себя дополнительных обязательств перед Богом. Поэтому обет назорейства не препятствовал мужчине встречаться с женщинами, и у Самсона это явно было слабое место.
С юных лет он отличался небывалой силой, и однажды даже убил льва голыми руками. Главным врагом и угнетателям израильтян при Самсоне стали уже филистимляне— народ, который пришел в Ханаан из–за моря, и название «Палестина» было впоследствии дано этой стране именно из–за них. Понятно, что к своим врагам израильтяне относились плохо, но любовь слепа, и Самсону нравились как раз филистимские женщины. К сожалению, мы уже никогда не узнаем, находил ли он в них какой–то особый шарм, или просто буйному силачу было приятно разбивать не только вражеские щиты, но и сердца вражеских дам…
Началось все с того, что одна из них стала его женой (Библия даже не сообщает ее имени, настолько незначительным персонажем она оказалась). Но всё не заладилось с самой свадьбы: там Самсон загадал своей новой родне загадку про убитого им льва. Ему недостаточно было продемонстрировать свою физическую силу, важно было сочетать ее и с интеллектуальной победой. Разгадать загадку никто не мог— и тогда юная жена пустила в ход женские чары и вызнала у супруга правильный ответ, и он был назван в должное время.
В награду за него Самсон должен был отдать тридцать одежд— и вот он в гневе отправился в соседний город, убил там тридцать филистимлян и расплатился с новыми родственниками их одеждой, может быть, с еще не смытой кровью. О продолжении семейной жизни отныне не могло быть и речи, теперь Самсон был для новой родни пожизненным врагом. Тогда он стал партизаном–одиночкой, устраивавшим филистимлянам диверсию за диверсией, но, что интересно, тяги к филистимлянкам это ему никак не убавило. Однажды он посетил женщину в городе Газа (том самом, по имени которого назван сегодня целый «сектор»). Филистимляне устроили на него засаду, заперев на ночь городские ворота. Но Самсон выломал ворота и унес их далеко от города.
Но следующая любовь оказалась для него роковой. Это была филистимлянка по имени Далида (или Далила), которая в нежные минуты свиданий всячески пыталась разведать у Самсона секрет его силы. Казалось бы, опыт первого брака должен был его всему научить, но есть такие ситуации, когда мужская сила бывает слепой и безрассудной. Два раза Самсон говорил Далиде неправду, но на третий раз все же сказал: «если остричь меня, то отступит от меня сила моя». Постригшись, он бы нарушил данный Богу обет.