Но почему она, женщина с самого дна общества, решилась на это? Может быть, ей просто стало жалко этих парней? Или она понимала, какая угроза нависла над родным городом, и решила договориться с будущими победителями? Как бы то ни было, а именно это у нее и получилось. Она тайком спустила их прямо из своего окна по городской стене, а заодно получила от них твердое обещание: она и вся ее родня, собравшаяся в ее доме, будут оставлены в живых после взятия города.
Это обещание было исполнено. Более того, после этого ее поступка она стала полноценной израильтянкой. Для Бога не так важна национальность или прошлое человека— гораздо важнее готовность стать членом Его народа, принять на себя благое иго избранничества. И если человек готов это сделать, ничто, на самом деле, не может его остановить.
А мы видим здесь примерно то же самое, что и в истории Фамари— да, грязная, неприятная история, но снова риск ради высокой цели— риск, увенчавшийся успехом.
О следующей женщине, Руфи, рассказывает целая книга. Она тоже была не израильтянкой, а моавитянкой. О ее родном народе израильтяне ничего хорошего не думали: моавитяне произошли от дочери Лота, которая обманом переспала с собственным отцом, постоянно оказывались врагами израильтян и вовлекали их в языческие культы. Неудивительно, что их потомки вплоть до десятого поколения не могли стать полноправными израильтянами.
Но история Руфи— своеобразный контрпример к этим утверждениям о «моавитянах вообще». Руфь вышла замуж за израильтянина, который пережидал в Моаве голодные времена. Но и после его смерти она не захотела вернуться к родне и искать нового мужа, как следовало бы ей поступить по обычаям того времени. Нет, она осталась со свекровью и поклялась, что будет до конца своих дней принадлежать ее народу и поклоняться истинному Богу Израиля. Это был риск, и огромный риск— вместо того, чтобы остаться на родине и устраивать собственную судьбу, она отправлялась на чужбину, и рассчитывать на теплый прием ей не приходилось. В те времена, когда не было ни пенсий, ни собесов, вдова могла рассчитывать только на помощь родственников— но какие родственники могли быть у нее в Вифлееме, родном городе покойного мужа?
Впрочем, в родовом обществе существовали свои механизмы: о неимущих должен был позаботиться ближайший родственник. Бездетную молодую вдову он даже должен был взять в жены, чтобы родившийся первенец считался сыном умершего (тот самый левиратный брак, о котором мы уже говорили). Так обеспечивалась преемственность рода, но на практике, конечно, этот закон соблюдался не очень аккуратно: многим ли захочется брать замуж чужую вдову? Так в книге «Малыш и Карлсон» Малыш с ужасом ожидал, что вслед за ношенными вещами старшего брата к нему однажды перейдет и его жена.
Поэтому ближайший родственник покойного мужа Руфи не проявил к ней никакого интереса. Но она познакомилась с другим родственником, состоятельным человеком по имени Вооз. Сначала он разрешил ей подбирать на своем поле колоски, оставшиеся после сбора урожая (те самые колоски, за которые в сталинские времена давали срок). Именно этим зерном и питалась и Руфь, и ее свекровь. А потом свекровь подстроила романтическое свидание Вооза и Руфи…
Воозу очень понравилось, что молодая моавитянка не стала искать молодых и богатых, а хранила верность умершему мужу и стремилась исполнить обычай, о котором сами израильтяне часто забывали. Он взял ее в жены. Моавитянка стала не просто полноправным членом израильского народа, но прабабкой царя Давида, а значит— одним из предков Иисуса Христа. А семейная история этой простой женщины стала частью Священной Истории.
Что же можно сказать после этого о бессовестных и жестоких язычниках, моавитянах? Пусть они таковы, или, точнее, пусть такими их считали израильтяне, но теперь они не могли забыть и о Руфи. Все эти рассуждения о плохих народах— ничто по сравнению с живым человеком, который осознанно и целенаправленно делает свой выбор. И верность Богу и людям оказывается куда важнее заботы о внешних приличиях или холодного расчета.
Следующую женщину звали Вирсавией, и она даже была царицей. Но Евангелист называет ее «бывшая за Урией», и это не случайно. Он словно выставляет напоказ те страницы семейных хроник, которые обычно прячут подальше. Жизнь царя Давида была бурной и не всегда безупречной, но только об одном эпизоде Библия повествует как о страшном грехе, во многом изменившем всю его судьбу.
Итак, однажды царь прогуливался по плоской крыше своего дворца и увидел с высоты, как во дворе небольшого домика принимала ванну красивая молодая женщина. Он немедленно потребовал привести ее к себе во дворец, а потом, удовлетворив свою страсть, отослал обратно. Но вышло так, что женщина забеременела, и ее муж, преданный Давиду воин по имени Урия, как раз был в походе. Сначала царь попытался свалить всё на мужа: вызвал его на время из похода, но тот отказался идти к себе домой, когда его товарищи ночевали в боевом лагере. И тогда царь отослал его на войну с секретным приказом военачальнику: поставить Урию в самое опасное место во время боя, и бросить его одного. Так погиб верный воин, преданный своим царем, а царь получил себе новую жену.
Впрочем, Давид не остался безнаказанным— к нему явился пророк Нафан, обличил его, возвестил ему о грядущем наказании. Но Давид покаялся, и его покаянную молитву под названием 50–го псалма до сих пор часто повторяют христиане. А Вирсавия со временем родила другого сына, Соломона, которому и предстояло взойти на престол своего отца Давида, став самым славным и могущественным из царей Ветхого Завета.
Ступени к Евангелию
Зачем же здесь приведены все эти имена? Эти женщины, казалось бы, позорят своих потомков. В самом деле, одна родила от свекра, другая была блудницей, третья принадлежала к презираемому народу, четвертая стала невольной участницей страшного греха. Не лучше ли было навсегда забыть о них, вычеркнуть этот позор из семейной истории, а привести другие имена— тихих, скромных женщин, которые сидели дома, рожали детей, не попадали ни в какие приключения?
Нет, ведь Библия говорит о своих героях не только благоприятное— она говорит о них главное. Она не скрывает неприглядных деталей, но она показывает нечто гораздо более значительное: первые три женщины пошли на очень серьезный риск ради высокой цели, и риск их оправдался. Фамарь завлекла свекра к себе в постель— но так сохранилось колено Иуды. Раав приютила разведчиков из чужого народа, по сути, способствовала уничтожению собственного города— но так исполнился Божий замысел, и она нашла в нем свое место. Руфь рисковала всего лишь собственной репутацией, идя на ночное свидание с Воозом, но если бы вифлеемляне отвергли ее как распутницу, это означало бы для нее и ее свекрови нищенское существование до конца их дней, и, опять–таки, исчезновение их рода с лица земли.
За Вирсавию, впрочем, все решения принимал Давид. Но и она в полной мере испытала последствия его греховного выбора— смерть мужа, а затем и ребенка. Все начиналось грязно и страшно, но закончилось хорошо— именно от этого брака и родился царь Соломон.
Сквозь все четыре женские судьбы проходит одна и та же нить. Люди часто не знают, как им поступить, оказываются в страшных ситуациях, теряются перед выбором. Их судьбы, их жизненные обстоятельства могут выглядеть сомнительными, а порой и просто позорными. Но суть не в этом. Важно другое: стремятся они впустить замысел Божий в свою жизнь, или творят, чего хотят сами. Если стремятся— как Фамарь, Раав и Руфь, и даже как Давид с Вирсавией после покаяния Давида— всё образуется и встанет на свои места, и что казалось позором, послужит к славе, а что было грехом, будет прощено и брошено позади. Иногда Бог действует в этом мире через ангелов, но гораздо чаще— через людей, грешных, страстных, мятущихся и ошибающихся. Он может привести наши метания и сомнения к высокой цели, может преобразить нас и сделать нас такими, какими Он хочет нас видеть— если только мы доверим Ему это сделать.