Сохранилось письмо Алексея Николаевича Крылова:
«23 июля 1927 г., Париж
Милая Аня! Вчера меня призывал наш генеральный консул Отто Христианович Ауссем и сказал, что тебе паспорт из Москвы разрешено выдать. Для этого необходимо:
Чтобы ты заявила, какую хочешь носить фамилию, т. е. Капица или Крылова — двух нельзя.
Прислала 4 фотографических карточки.
Прислала 12 долларов, если хочешь паспорт на годичный срок.
Перечислила свои приметы:
а) Рост (в см) б) Цвет волос в) Цвет глаз г) Нос д) Особые приметы.
Можешь писать и так:
Рост — дылдоватый
Волоса — карие
Глаза — когти
Нос — луковицей
Особые приметы: на лбу рожки еще не пробились, но места для них обозначились…»[50]
Анна Алексеевна вспоминала: «А затем произошла чудная история уже при регистрации нашего брака в советском консульстве. Нас приняла там строгая дама, которая, как сразу было видно, абсолютно не понимала шуток. Петр Леонидович всегда шутил, а если видел, что у человека отсутствует чувство юмора, тут-то его особенно разбирало»[51].
И это тоже стало характерной чертой Андрея Петровича Капицы, которую далеко не все понимали.
Однако предоставим Анне Алексеевне завершить рассказ: «Строгая дама нас записала, а Петр Леонидович ей и говорит таким веселым тоном: „Ну, теперь вы нас три раза вокруг стола обведете?“ (Он имел в виду — по аналогии с церковным венчанием). Она безумно обиделась, рассердилась и сказала строгим тоном: „Ничего подобного. Но я должна сказать несколько слов вашей жене“. И, обращаясь ко мне, добавила: „Если ваш муж будет принуждать вас к проституции, придите к нам пожаловаться“. Даже Петр Леонидович был озадачен»[52].
«Решив, что надо устроить что-то вроде медового месяца, мы поехали в Довиль — очень модный и симпатичный курорт на Ла-Манше. Петр Леонидович любил модные места, роскошные гостиницы и всякую такую чепуху. Он никогда не мог привыкнуть к тому, что мне это абсолютно безразлично, и говорил: „Это ужасно, ты никогда не понимаешь, что ешь, тебя очень трудно угощать“. Ему нравилось расспрашивать повара о тонкостях приготовления того или иного блюда. Петр Леонидович любил поговорить с настоящими профессионалами об их деле, будь то повар, парикмахер или ученый.
Не прошло и нескольких дней нашего медового месяца, как Петр Леонидович сказал мне: „Знаешь, мне очень хочется ехать в Кембридж работать. Поедем“. И мы поехали.
Довольно скоро я поняла, что первое и основное у Петра Леонидовича — его работа. Так что мне нужно было с самого начала решить, что работа — это самое главное. А все остальное к ней прилагается. И не надо мне по этому поводу делать ему никаких скандалов, хотя можно иногда сердиться — в конце концов, нельзя было все спускать, надо было его иногда и останавливать.
Сначала Петр Леонидович хотел, чтобы я ему помогала в лаборатории, занималась фотографированием и еще чем-то в этом роде. Но из этого ничего не получилось, потому что я абсолютно ни с какой стороны не научный работник. Было совершенно очевидно, что Лаурман все делает гораздо лучше, а на меня Петр Леонидович только раздражался…»[53]
Английский дом
«Пока Капица не был женат, — вспоминала Анна Алексеевна, — он жил в Тринити-колледже, у него были две хорошие комнаты на втором этаже Nevill’s court. Но семейным людям не полагалось жить в колледже. Сначала мы сняли совсем маленький симпатичный домик в самом центре Кембриджа в Little St. Mary’s Lane, но вскоре переехали в дом на Storey’s way, где родился наш старший сын Сережа. Понемножку завели мебель. В то время Петр Леонидович еще играл на фортепьяно, и ему очень хотелось его иметь. Так что мы купили пианино, и впоследствии этот инструмент переехал с нами в Москву. Петр Леонидович любил, чтобы в доме были картины, и всегда говорил, что картины должны висеть в частных домах, а музей — это кладбище картин»[54].
50
54