Вернусь к годам юности моего героя, к тем ярким, своеобычным личностям, которые
окружали его. Он, может быть безотчетно, искал покровительства более сильного, и физически,
и духовно. Искал достойного на роль старшего рядом. Первым эту роль сыграл Юлиан
Семенов. Андрею тогда было восемнадцать-двадцать лет.
Юлик, как его называли близкие, был сыном Семена Александровича Ляндреса, бывшего
сподвижника Николая Бухарина, вернувшегося из советских лагерей инвалидом. Через какое-то
время «Юлик» сделается известным автором советских политических детективов Юлианом
Семеновым, путешественником и авантюристом. Андрей, по его словам, влюбился в эту
«выдающуюся личность» по уши. За необыкновенное жизнелюбие Юлика младший называл
старшего друга «жизнерастом».
Юлиан, учившийся с Евгением Примаковым, друживший с ним, был гораздо старше
Андрея, знал несколько языков. Из Института востоковедения он был изгнан из-за ареста отца, а
после смерти Сталина восстановлен. Привлекала в Юлиане и его бесшабашность, бросавшая в
драку без раздумий. «Маменькин сынок» Андрей драк избегал.
Младшая дочь Юлиана Семенова рассказывала, что отец ее, только для того чтобы иметь
деньги на посылки политическому заключенному Семену Ляндресу, работал в должности
«груши» для профессиональных боксеров. Его колотили на ринге почем зря, после чего он
получал соответствующую сумму. Так что удар держать Юлик привык и всегда был в
готовности ответить.
Эта незнакомая и недоступная стойкость не могла не привлечь Андрея. Впрочем, она была
бы привлекательной для любого юноши его лет. Понятно, что привлекали в Юлике и его
брутальность, и стремление выглядеть настоящим мачо вроде кумира отечественной молодежи
1960-х годов Хемингуэя. Но это была форма явления, суть которого состояла, по-видимому, в
сильнейшем внутреннем напряжении человека, вынужденного едва ли не всю жизнь принимать
одинокую боксерскую стойку в стране, с юности обеспечившей его этим одиночеством.
Разговоры с Ляндресом-младшим заметно повлияли, по словам Кончаловского, на
формирование его взглядов; в частности, именно Юлику Андрей был обязан своим
«диссидентством», а точнее, пониманием того, что мир неоднозначен и противоречив.
В семье Кончаловских Юлика полюбили с первого его появления. И сам он, по словам его
младшей дочери, крепко привязался и к Никите, и к Андрею, поскольку, будучи единственным
ребенком в семье, всегда мечтал о младшем брате. Таким «младшим братом», которого нужно
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
52
было вести за собой, наставлять, и оказался Андрей.
Юлиан Семенович был мужем Екатерины Михалковой, дочери Натальи Петровны от
первого брака. В том, что они стали мужем и женой, сыграл свою роль Андрон, если судить по
дневникам Юлика 1955 года, когда Екатерина еще не была его супругой.
Отношение Юлиана Семеновича к семье Михалковых, к Андрону в частности, хорошо
видно из послания, адресованного Наталье Петровне (1955 год), озабоченной слухами из уст
«доброжелателей» о недостойном поведении сына и написавшей ему из санатория, где она
отдыхала, резкое письмо. Юлиан страстно защищает «младшего»:
«…Я только что прочитал ваше письмо к Андрону… Мир полон людей темных, злых,
бесчестных… Все, что вам наговорилось, не стоит ломаного гроша……Ханжество,
непонимание хорошего и честного, правда выделяющегося из общей массы сверстников
Андрона… Здесь стоит сделать небольшой экскурс к предкам. Пожалуй, редко кто, особенно из
писательской братии, не распускал слухов о Сергее Владимировиче, не упрекал его в семи
смертных грехах. За что? За талант, за высокий рост, за обаяние, за смех, за дружбу с людьми.
Так? Так.
А почему нельзя упрекнуть молодого Михалкова Андрона в тех же грехах, но с еще
большей зависимостью, потому что он не лауреат, не знаменитость, а только сын
знаменитости…Я готов положить… голову за то, что Андрон — в основе своей кристально
честный, неиспорченный и изумительно вами воспитанный человек!
Я далек от того, чтобы делать Андрона безгрешным, ставить его на пьедестал как образец
законченной добродетели… Есть в нем свои недостатки: он по-детски легкомыслен в вопросах
женщин (но ему все же только 18, а мыслит он, как 25-летний), он влюбчив…
Не знаю, в чем его еще обвинить. Хороший, честный, умный мальчишка. Честный друг и
хороший товарищ… Я абсолютно согласен с вами в том, что ему нужно перестать бывать в
ресторанах и пить пунши… Побольше скромности! Это тоже абсолютно верно. Но говорить о
его вообще испорченности — неправильно…
…Поговорите об Андроне с Архангельским, с Руббахом, с его товарищами по училищу,
наконец, с моим отцом — и вы убедитесь, что все рассказанное вам о нем — ложь…»
Пути «Юлика» и Андрея разошлись, когда Кончаловский оказался во ВГИКе и встретился
с Тарковским. «Мы с Андреем Тарковским оказались в стане непримиримых борцов за
свободную от политики зону искусства, не признавали писаний Юлиана Семенова. Я его
избегал, хотя и понимал, сколь многому у него научился…»
По отношению к бывшему своему наставнику и другу у Кончаловского осталось чувство
вины. На страницах своих мемуаров он размышляет о феномене самооправдания и делает
следующий вывод: «Если человек оправданий себе не находит, значит, у него есть совесть. Как
правило, человек, у которого есть совесть, несчастен. Счастливы люди, у которых совесть
скромно зажмуривается и увертливо находит себе оправдание». К таким людям режиссер
причисляет и себя. Случай с Юликом тому подтверждение. Писатель умирал от инсульта, а друг
его юности три года не собрался к нему зайти.
Похожий случай вспоминает Кончаловский и в связи с Владом Чесноковым, с которым он
познакомился еще до консерватории. Чесноков, рассказывает Андрей, работал переводчиком в
иностранной комиссии, чекистском подразделении Союза писателей. Окончил Институт
военных переводчиков. Разведчиком быть отказался, пошел в Союз. Влад хорошо владел
французским, и это обстоятельство как раз совпало с периодом увлечения Андрея Францией.
Так что Влад стал для юного Кончаловского еще одним своеобразным гидом по Франции. В
частности, открыл для своего друга франкоязычную африканскую философию, учил языку.
Жизнь Влада сложилась неудачно. Он запил и сразу утратил для Андрея интерес,
поскольку тот стремился окружать себя людьми, не прожигающими свою жизнь, а способными
ее организовать, построить. Как и в случае с Юликом, Андрей стал избегать друга. А когда у
того обнаружился рак и он уже держался на уколах, все же нашел в себе силы позвонить, но
говорить с умирающим было неприятно. «Через два дня он умер. Я не пошел на его похороны».
С фигурой Юлиана Семенова позднее срифмовалась и другая, столь же притягательная, —
Эрнст Неизвестный. И за ним угадывалась сила, но гораздо, может быть, более мощная.
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
53
«Бандит, гений, готовый послать кого угодно и куда угодно, беззастенчиво именующий себя
гением».
Человек, прошедший войну десантником, тяжело раненный в ее конце, признанный
погибшим и награжденный посмертно орденом Красной Звезды. О нем слагали и слагают
легенды. Он говорил, что если бы не стал скульптором, то — террористом.
По словам литературоведа Юрия Карякина, в круг общения Неизвестного входили «очень
сильные умы». Он называет философов Александра Зиновьева и Мераба Мамардашвили,
социолога Бориса Грушина, Андрея Тарковского и других. «Это был настоящий центр
духовного притяжения всех надежных и в умственном и нравственном отношении людей».