Объясни, если душа вечна, то на каком основании ты даёшь ей всего лишь один шанс на земное воплощение?
Так учит церковь. Православие не верит в переселение душ.
Это их проблемы. Не заморачивайся. Просто послушай. Всевышний создал человека из праха и даровал ему душу. Такую же душу Он дарует всем новорождённым на земле. Будешь спорить? Отлично, но скажи, куда в таком случае уходят души умерших? В рай или ад? Вряд ли, ведь распределение к пеклу или вечной жизни произойдёт только после Страшного суда. Может, они в чистилище? Ну грешники — допустим, а где же праведники и апостолы веры? Попробуй объяснить любому батюшке, что, например, Иоанн Кронштадтский или Серафим Саровский томятся в чистилище, ожидая Страшного суда? Да тебе башку оторвут за такую ересь!
Христос на кресте сказал разбойнику: ныне же ты будешь со мной в раю, — напомнил я.
Именно! Кто же спорит с коллективно написанной и отредактированной книгой? — Лана пригубила вино и продолжила: — Я принимаю это за аксиому. Следовательно, по логике вещей каждая душа после смерти сразу попадает в ад или рай. Но над кем тогда будет Страшный суд? Вес ведь уже распределены… Или суд только над теми, кто непосредственно попал на второе пришествие? И в чём же тогда смысл всей затеи — дать человеку один шанс, а потом приласкать его или навеки кинуть в топку?! Неужели нам не дано возможности исправить ошибки, взглянуть на себя со стороны, стать достойным своего Создателя, пройти всю гамму ощущений, чувств, радости и боли во всём разнообразии, представленном Богом на земле!
— Не кричи.
— О, это я ещё не кричу. Но ты бы знал, как мне порою тяжело с тобой…
— Тогда лучше поцелуй меня.
— Фр-р… сам целуй!
Я улыбнулся, такое предложение не подразумевало ответа, оно требовало действия. В тот вечер в кафе было мало народу, может быть, одна шумная пара за перегородкой в другом конце зала. Возможно, мы потеряли контроль, зайдя куда дальше поцелуев. Это был безрассудный выплеск чисто животной страсти. И я и она просто отключили голову, а последний вырвавшийся стон её экстаза мне удалось успеть закрыть поцелуем.
— Если у тебя будет ребёнок, я…
— Молчи… — Глаза Лапы были невероятно глубоки, как вечность. — Я слишком хочу этого… не спугни…
Когда официантка принесла нам сыр и вино, мы уже сидели рядом, я обнимал её за плечи и молча гладил её тонкое запястье. Оно казалось необычайно хрупким, в чём-то даже хрустальным — сквозь белую кожу просвечивали голубые и красные вены, я мог легко обхватить его двумя пальцами, средним и большим. Такой нежной и полупрозрачной кожи я не видел ни у кого, казалось, даже поцелуй способен оставить на коже след, как от ожога.
Иногда я ловил себя на том, что её кожа становится тоньше к зиме и наливается солнечной силой в лето. Вопреки общепринятому убеждению, Лана не боялась солнца, она любила его и наслаждалась даже нашей убийственной жарой, когда под сорок пять градусов в тени, плавится асфальт и только коренные жители могут реально существовать в этом пекле. Впрочем, в полдень, когда раскалённый воздух, поднимаясь от земли, смешивается с пылающим жаром неба, реальность размывается, а живые люди кажутся загорелыми призраками и миражами на фоне белых башен кремля или храмовой зелени ив над тёплой волной Волги…
Волга, река-Ра, река-Солнце, река, давшая имя главному божеству Египта, река — раздел Европы и Азии, река вечно движущегося времени, река-эпоха, река-песня, река — смысл бытия, река-зеркало, в которое смотрится Вселенная… Цвет глаз Ланы, цвет влтавина и цвет моей души…
— Тебе не кажется, что мы сумасшедшие?
— Может быть. А знаешь, если в этом кафе есть скрытые камеры наблюдения, то управляющий и официантки сегодня просто обзавидуются…
— Что нас ждёт?
— Зачем тебе знать? Когда не знаешь, жизнь полна сюрпризов.
— Я давно хотел спросить…
Она замолчала. Не в ожидании моего вопроса. Скорее как раз наоборот: она не хотела, чтоб я спрашивал. Но в то время я был настолько бестактен или попросту груб, что не мог удержаться. Это поганое человеческое любопытство… Эта живучая подлость, пока не сунешь пальцы в чей-то пробитый копьём бок, не коснёшься отверстой раны, не причинишь двойную боль и своими грязными руками, и неверием…
— Спрашивай.
— Уверена?
— Да. — Её голос был абсолютно ровным, а взгляд не отражал ничего. — Я делала всё, что мне сейчас хочешь предложить ты. Я общалась с высшими иерархами Русской Православной Церкви. Молилась, каялась, жила в монастырях. Знаешь, что мне там говорили? «Ты — великая грешница, тебе нет прощения!» — «Иди проси, к святым отцам, Богородице Заступнице, если они не помогут, не поможет никто». — «Мы можем только молиться за тебя…» А чаще всего просто выставляли вон.
— Всё равно должен быть какой-то выход… Душу можно выкупить?
— Нет. Что ты можешь предложить Князю тьмы из того, чего у него нет?
— А если обмен?
— Твою душу на мою? Уже было. Я могу найти сотню «баранов». Не возьмёт. Проехали.
— Что же можно?..
— Ничего. Я просто ценю, что ты рядом. Поверь…
Продолжаем изучение города. Возможно, опыт прошлых групп оказался неудачен именно по причине недостаточного знания местного менталитета. Слишком много кавказцев и азиатов. Но национальность как таковая редко
имеет решающее значение при выборе работы, знакомствах, деловых связях и даже браках. Деньги решают почти всё, но в отличие от личных связей не дают никакой гарантии. Религиозная терпимость повсеместна. Троих пришлось снять с задания, они забыли долг и клятву, завели случайные знакомства. Считаю, что оставаться в городе слишком долго — опасно для остальных. Послезавтра отряд выдвигается в указанный район. Прикрытие прежнее, документы в порядке, устные соглашения с высшим руководством области и органами правопорядка заключены. Нам не будут мешать и, более того, поставят раскопки под государственный контроль. Думаю, на этот раз досадных помех и промахов не будет, мы подготовлены к любым неожиданностям. Карта-схема первого раскопа прилагается. Начало линии от священного Сарай-Бату…
После того разговора мы не виделись где-то около недели. Она была занята. Я был занят. Изредка обменивались короткими sms:
«Как сам?»
«Жив. Как ты?»
«Плохо. Болит голова».
«Что помогает?»
«Ничего. Наркотики! ©)))»
На самом деле это не было смешным. Не в плане наркоты, разумееnся, — эту дрянь Лана презирала как потерю контроля человека над самим собой. А вот боль была настоящая, дважды в год, по месяцу весной и осенью. Она скрипела зубами, срывалась на всех, лезла на стену, рычала и не спала ночами, плача в подушку. И НИЧЕГО не говорила мне об этом! Она никогда не считала себя вправе загружать меня собственной болью. Любое признание я получал либо случайно, либо практически вырывая у неё.
В тот день она пришла в кафе с красными глазами, чуть заторможенная от усталости и недосыпа. Её руки были тёплыми, но дыхание странно замедленным, словно бы даже элементарные вдох и выдох доставляли ей болевые ощущения…
— Не смотри на меня так…
— Ты красивая.
— Ага! А то я себя в зеркало не видела… — Она погладила мои пальцы. — Спасибо тебе, мне правда очень плохо… я с ума схожу в эти дни…
Её зрачки были максимально расширены, кажется, так определяют уровень молчаливой боли. Я наклонился, осторожно поцеловав её в губы…
— Не касайся головы, — тихо прошептала она, мягко убирая мою руку со своего затылка. — Нет, не уходи. Я сама на себя злюсь, когда я такая…
— Какая?
— Забывшая о Боге.
У меня на мгновение пропал дар речи. Услышать такое от ведьмы, от девушки, продавшей душу, от… я даже не всегда знал, как её назвать, и далеко не все эпитеты были ласковыми. Возможно, потому, что восприятие реальности чаще всего зависит не от самой реальности и, быть может, не столько от наших знаний, от воспитания нас самих или угла нашего взгляда, сколько от критериев возраста.