Паисий лично наблюдал, как монастырский плотник готовил доску для иконы. Когда она была готова, старик с помощью Андрея по своему рецепту приготовил для нее левкас. Наконец старик показал Андрею образец, с которого им предстояло писать икону, при этом увеличив изображение. Паисий, однако, скрыл от Андрея, что добился согласия заказчиков на то, чтобы брать для иконы краски по своему усмотрению…
Шли дни. Паисий наносил на доску очертания лика Христа. Работа не ладилась. Старик стирал неудачные штрихи и линии. Андрей неотлучно находился около него, вдумчиво рассматривая привезенный новгородский образец. Андрею казалось, что Спас Нерукотворный, писанный изографом в Новгороде, был слишком скуп по краскам. Изограф при работе будто сдерживал красочную гамму, использовал сочетание двух цветов – оливкового и желтого. Андрей внимательно вглядывался в лицо Христа. Оно было написано в мягкой «сплавной» манере при помощи едва уловимых переходов от теней к свету.
Особую выразительность изограф придал большим глазам Христа, в которых Андрею виделась суровая отрешенность. Андрея поразило мастерство живописца, для большего впечатления допустившего при написании лица Спасителя небольшую асимметричность – по-разному изогнув на лике брови. Разглядывая образец, Андрей все время возвращался памятью к поновленной им самим иконе и думал о том, что новгородский изограф, сотворитель Спаса Нерукотворного, тоже наверняка видел перед собой какой-то византийский образец. Вечерами Паисий увлеченно рассказывал ученику о канонах новгородского иконописания и, говоря об образце заказчиков, утверждал, что он писан изографом, которому посчастливилось быть сотворителем росписи самой новгородской Нередицы. Старец, поучая Андрея, говорил, что тому обязательно надлежит самому повидать роспись Нередицы и запомнить увиденное навечно, так как эта роспись – великое чудо для очей всякого живописца.
Наставления Паисия о новгородском иконописании не проходили мимо сознания внимательного слушателя. Андрей и сам уже подмечал его особенности, видел, что каждый цвет у новгородцев играет сам по себе, но в то же время каждый усиливает другой во взаимном противостоянии. У московских мастеров цвета дополняют друг друга, и в их мерном согласовании таится их красота.
Дни шли. У Паисия все еще не ладилось с контуром иконы. Это доводило его до припадков удушья. Старец то увеличивал, то уменьшал на доске лик Христа, выискивая необходимую пропорцию. Волнения Паисия передавались Андрею, но он не решался предложить свою помощь, – престарелый мастер все принимал слишком близко к сердцу, и ученик не мог знать, как он воспримет его слова.
Андрей уже говорил Паисию, что ему не по душе скупая гамма красок на привезенном образце. Он обдумывал свое сочетание красок, ему казалось, что на иконе должен быть убран желтый цвет и заменен нежно-голубым, на фоне которого с иной силой выявится лик Христа.
На маленькой доске он написал икону такой, какой ее задумал, и, превозмогая трепет, наконец решился показать свою работу Паисию.
Зная осторожное, а вернее, отрицательное отношение старика к вольностям, которые он допускал в иконописании, Андрей не сомневался, что мастер отвергнет и эту его работу, но решил, что все же попросит Паисия объяснить, в чем причина неприятия.
Паисий, увидев Андреев образец, от удивления встал с лежанки и растерянно начал гладить лоб ладонью. Держа маленькую икону, он то удалял, то приближал ее к глазам, потом, переведя восхищенный взгляд на Андрея, тихо молвил:
– Стало быть, об едином с тобой думали?
– Неужли?
– Помолчи, слушая. Русь – студеная земля, и ей возле лика Христа голубец понятней, нежели пламень желтого цвета. Так и зачнем писать. Поутру завтра поможешь утвердить линии на доске. Понимай: ушла из моих глаз зоркость ясности. Состарился вовсе. – Старик вздохнул, а потом продолжил: – Эй, Андреюшко, ведь как ты опять все дельно удумал! Только так разумею, что голубец надобно еще прозрачней взять. Совсем в твой приплеск. Все тебе дозволю писать, но до очей Христовых не допущу. Потому понимаю, что ты пребываешь в великом заблуждении относительно написания очей на иконах. Понял? И за сказанное мною в сердце обиды не носи. Признаю твои краски, Андреюшко.
– А заказчик что скажет? Ежели откажется признать наши краски?
– Не опасайся. Игумен с понятием.
– А боярин? Ведь это его воля была написать образ.
– А он не в счет. У меня к боярам невелико уважение. Разумение у них в жиру утопло. Толк понимают только в хмельном меду, а на наши сотворения глядят как бараны на новые ворота. Страхом перед ним себя не замай. Памятуй: я во всем перед боярином в ответе.
5
Написание иконы заканчивалось. В волосах Христа сияли золотые нити. Не написаны были только глаза. Паисий имел обыкновение писать их всегда в последнюю очередь, но из-за частого недомогания эту работу откладывал со дня на день. Оставались считаные дни до прибытия заказчиков. Андрей напомнил об этом мастеру, но Паисий заверил, что успеет к сроку, и велел ему не волновать себя чужими заботами.
Ветреной августовской ночью Андрея разбудили стоны Паисия. Подойдя к его лежанке, Андрей догадался по одному виду старика, что тот горит в жару.
Всю ночь, то теряя сознание, то вновь обретая его, Паисий просил пить. Андрей не отходил от него ни на шаг.
Утром весть о болезни иконописца всполошила игумена. Посетив болящего, он вместо доброго слова утешения стал упрекать Паисия в том, что тот совсем не ко времени занедужил, мол, из-за его болезни монастырь лишится благодарности заказчиков. Уходя, игумен настрого приказал старику закончить икону к сроку и предупредил, что, если Паисий не сможет это сделать, он поручит ее дописание любому живописцу по своему усмотрению.
Угроза игумена так подействовала на старца, что он, собрав силы, поднялся на ноги, решив немедленно дописать икону, но упал в изнеможении на пол.
Вечером, успокоившись и стараясь забыть о стариковских обидах, Паисий, жестом подозвав к себе Андрея, взял горячими руками его руку и, припав к ней влажной щекой, с трудом прошептал:
– Андреюшко, благословляю тебя написать очи Спасителя!
– Какими же они быть должны? – спросил, похолодев, Андрей. – Кои на новгородском образце?
– Такими, кои подскажет твое разумение…
6
Андрей глаза Христа написал. Они были такими, как и на иконе митрополита, поновленной Андреем.
Паисию полегчало, он знал, что Андрей справился к сроку, и захотел взглянуть на его работу утром, в день сдачи иконы заказчикам. Подойдя к образу, старик сразу остановил свой взгляд на глазах Христа и уже не мог отвести взора от излучаемого ими ласкового тепла. Глаза были прозрачными, как родниковая вода. Они успокаивали. Вселяли надежду и веру в исполнение желаний всех тех, кто будет молиться. Глаза были словно живые, их выражение можно увидеть вокруг в ласковых людских глазах. Паисий стоял перед образом в оцепенении, ощущая, как эти глаза согревали его старческую душу, уставшую за долгую жизнь от тревог и забот. Морщинистое лицо старика ожило от улыбки.
Андрей стоял поодаль, готовый выслушать любой приговор учителя. Но Паисий молчал и, не взглянув на Андрея, медленно вышел из кельи, оставив его в полном недоумении…
По наказу игумена икону перенесли в его покои.
Андрей поставил икону напротив окна, возле стены, и укрыл ее холстиной.
Заказчики пожелали глядеть икону после обедни.
Паисий и Андрей, готовясь к показу, переоделись. Андрей надел рубаху и порты, подаренные ему в Москве, подпоясавшись гашником из голубого шелка с серебряной ниткой.
Колокола вызвонами известили об окончании обедни. Паисий пришел в игуменские покои с Андреем, когда в них стало тесно от собравшейся монастырской братии.
Заказчики появились позже всех с игуменом и духовенством. Боярин Питиримов, низкорослый и чрезмерно тучный, шел, твердо ставя ноги в красных сафьяновых сапогах, опираясь на посох, втыкая его острие в пол. Он шел ни на кого не глядя, выявляя этим свою спесивость. За ним следовал тщедушный игумен с Белого озера, а завершал шествие игумен монастыря. Боярин на поясные поклоны Паисия и Андрея даже не пошевелил головой, а белоозерский игумен их благословил, не отводя глаз от боярина.