Фотий в глубокой задумчивости перебирал четки.
– Мне надо размыслить над твоими словами, иконописец. Позже вновь призову тебя, ступай. Нет, погоди, – вспомнил он о чем-то. – Я ведь с тобой по-гречески говорил. Откуда знаешь язык?
– У Феофана-изографа научился, – смутился Андрей. – И так, по книгам греческим.
Он подошел к Фотию и опустился на колени, принял владычное благословение. Но вставать не торопился.
– Просить хочешь?
– О блаженном Максиме хочу молвить.
Фотий отмахнулся четками.
– Ступай. Не надо. И так довольно о нем говорено.
– Наказ он мне дал, – заторопился Андрей, – сказать тебе, владыко, чтоб ты ехал на Сеньгу.
– Юродивый велит мне ехать! – Брови митрополита поползли вверх. – Да ты ополоумел, иконописец. Для чего мне слушать его? Где эта Сеньга? Что мне там делать?
– Молиться Пречистой, в лесу, на болоте, – упавшим голосом докончил Андрей.
– Час от часу не легче! – рассердился Фотий. – На болоте! Может, там хотя б часовня имеется, чтоб молиться? На болоте твоем?
– Не ведаю сего, – почти шепотом проговорил чернец, глядя прямо и взволнованно. – Только… послушаться б тебе, владыко. Худа-то не будет.
Митрополит несильно толкнул его в грудь.
– Скройся с глаз. Слыхано ли: простой монах учит архиерея послушанию!
– Прости мя, грешного, владыко!
Андрей с горящим лицом торопливо вышел из покоев. Задевая слуг, спешил по длинным сеням, вниз по лестнице, снова по сеням. Выбежал на двор, остановился. Вдыхал паркий после ночного дождя воздух. Шептал молитву.
– Поговорил с преосвященным, Андрейка?
Дружинный подмастерье Кузьма, по мирскому прозванию Рагоза, напросился идти с ним во Владимир. Досаждал игумену, чтоб отпустил: «Вместе Успенье владимирское подписывали, почему одному Андрейке идти? Ну и пускай не зовут! Данилу и того не позвали. Фотию, может, и не сказали доподлинно, сколько там народу труждалось. А всю честь Андрейке? В хоромы владычные не позовут, так я рядом побуду, авось и про меня вспомнят!».
– Ну что владыка? Хвалил? Восторгался? – наседал Кузьма. Андрей молча смотрел в небо. – Говорил, что николи подобного не видел? А про иконостас что сказал? Не великоват? Да не безмолвствуй ты, аки гордынник!
– Не хвалил.
– Ругал? – охнул Рагоза. – Гневал?
– Нет, не ругал.
– Да что ж ты из меня душу тянешь, молчун окаянный?!
– О вере говорили.
Андрей направился в гостиный дом при владычных палатах, где их поселили.
– Пошто о вере? – не отставал Кузьма. – Не по канонам писали? Ереси подпустили?
– Ты бы, Кузьма, лучше б учился вохрой по санкирю работать да живцы класть, – не останавливаясь, сказал Андрей. – И цвета ладно соединять. Тогда б хвалили.
Рагоза остановился, будто наткнулся на камень.
– Вон что!.. Из-за меня владыка не похвалил. Я, значит, вохрить не умею, цвета худо соединяю… Да я, может, – крикнул он в спину Андрею, – лучше тебя вохры кладу! А не завидуешь, оттого что я при тебе с Данилой никто!.. Али завидуешь? А, Андрейка?! Токмо скрываешь!..
Размашистым шагом осерчавший Кузьма пошел вон со двора.
В доме, в клети за столом сидел над книгой Алексей. Чадила свеча – мутное слюдяное окно совсем не пускало свет. Послушник кивнул Андрею, но отрываться от чтения не стал.
– Чему поучаешься?
Иконник черпнул ковшом воду из ведра, отхлебнул.
– Слово о земном устроении. Дивно мне, Андрей, как тут писано о земле.
– Ну-ка зачти.
– Земля ни четвероугольна есть, ни треугольна, ни паки округла, но устроена есть яйцевидным устроением. Висит же на воздуси посреди небесной праздности, не прикасаясь нигде небесному телу…
– Ну и что тебе дивно, Алешка?
– Как же говорят, что земля на опорах стоит? А небо – твердо и на нем звезды укреплены?
– То древние язычники говорили. А кто сейчас за ними повторяет, тот и в Святое Писание не заглядывал. Сказано же в Книге Иова: Бог повесил землю ни на чем…
Послушник уткнулся в книгу – не хотел сознаваться, что и сам не разумеет толком Писание.
– Забрал ты свою вещь, Алешка?
– Нет еще. Потом, когда возвращаться будем.
Отрок, как и Кузьма, навязался иконнику в спутники. Довод у него оказался короткий: «Надо одну вещь забрать». Андрей, однако, догадывался, что послушник просто не хочет с ним расставаться. Потому переупрямить его сейчас не надеялся. Но все же попробовал:
– Забирай, Алексей, свою вещь ныне же и завтра с утра отправляйтесь с Кузьмой в Москву.