А еще футбол я любил, это было тем увлечением, которое резко отличало меня от других. Спросите себя, видели ли вы ребенка, который еще не ходит в школу, но уже знает, что сегодня на чемпионате Европы мира наши играют с итальянцами. И обратите внимание - никто меня этому не учил, ведь рос я без отца.
Знаю, что рисуюсь, но иногда так хочется, знаете ли…
Играл в футбол я тоже хорошо, регулярно забивая школьникам, захо-дившим к нам по пути из школы. Правда, мое излишнее рвение иногда обо-рачивалось разбитым носом и ободранными коленками, и, естественно, сле-зами. Я тоже плакал, как и все.
Единственным, что я по-настоящему ненавидел в детском саду, были вы-ступления на утренниках. Как только подходила пора читать стишки перед всем залом, я начинал плакать и забирался в зал к маме. Воспитательницы, конечно, ее ругали за это. Страшно мне было видеть несколько десятков пар оценивающих глаз. И, как ни учи я эти стихи, как не знай я их, все равно ко-нец был единым.
А потом настала пора идти в школу.
8
Сразу за остановкой начинаются постройки. Жилые дома, детский сад, школа, в которой я учился. Собственно, мой двор и находится между детским садом и школой.
Дорога домой с остановки, недлинная - минут пять ходьбы. Надо просто от основной дороги завернуть, сразу, как пройдешь, детский сад - вот он и двор.
Мой дом самый последний в периметре, если идти от остановки, а если от школы - самый первый, вернее не от школы, а от ее черного входа. Так удоб-но раньше было - выйдешь из школы, пройдешь метров пятнадцать, шмыг-нешь в поворот, вот он и подъезд.
Я и сейчас так хожу. Пройду мимо домов, до школьного забора, как уче-ники некоторые из города в школу идут, и поверну на дорожку между дома-ми.
Можно бы и короче - через двор, да Клим, тварь, всегда поставит маши-ну прямо на тротуар, дорогу перегородит и плевать ему на всех, ходите как хотите.
Он и вправду здесь самый крутой. У него есть все: черный БМВ с номе-ром 444, шикарная квартира и прочие атрибуты, свидетельствующие, по всеобщему мнению, об удавшейся жизни. Я не знаю, как и на что, но он от-крыл фирму, которая активно сотрудничает с нашей управляющей компани-ей и ТСЖ. То есть, с Галиной Георгиевной, или просто «ГГГ», как я ее назы-ваю, главой ТСЖ, живущей в моем подъезде, - и главой УК, как ее зовут - не знаю. Короче говоря, что бы не делалось коммунальными службами, делается фирмой Клима, делается плохо, но кто ж ему возразит? Да и вообще, по-моему, он здесь главный меценат и крестный отец в одном лице, здесь у него нет врагов, одни друзья - что барыги, торгующие спиртом, что участковый милиционер, жмущий ему руку при встрече.
И еще: там, во дворе, всегда кто-нибудь пялится в окно и разглядывает, терпеть этого не могу. Потом еще гадость какую-нибудь придумают. Вот пару недель назад шел я домой. Дождь моросил мерзкий и, чтобы побыстрее было, пошел через двор. И надо же такому было случиться, поскользнулся я и упал, испачкался. И что? Через пару дней мама меня прямо спросила – пью ли я? Скандал был. Оказывается, кто-то сплетню пустил, что пьяный валялся во дворе.
Итак, завернул я в свой двор и направился к своему подъезду, под окна-ми - так быстрее, да и привычнее, не люблю по дорожке ходить.
Пнул пустую пачку «Кэмела», валявшуюся на дороге - люблю попинать всякую фигню, от нечего делать. Идешь, пинаешь, хоть по сторонам смотреть не надо. Допинав верблюда до подъезда, увидел практически уникальную картину - скамейка была пуста. Тихо, как ни странно - никого нет, наверное, все уже укушались и спят. Только бабка, «блаженная» - я ее зову так, ходит и трезвонит на всю улицу, птичек кормит, под неусыпным вниманием кота, де-лающего вид, что спит, а на самом деле неустанно следящего за перемещени-ем крылатых.
Надо сказать, у бабы Нюры - так ее здесь называют - омерзительно звон-кий голос, который к тому же не имеет регулятора громкости. Она всегда визжит на всю улицу, о чем бы и с кем она бы не разговаривала, причем рас-стояние до окон дома не имеет для нее особого значения. Одно слово - бла-женная, ей плевать с кем и про что разговаривать, все равно все закончится тем, что она поела и вышла погулять. Ей все равно, кто перед ней - алкаши, бабки, дети, животные. Абсолютно все равно. Этот человек всегда всем дово-лен и счастлив. Хотя порой мне кажется, что все ее простецкие замашки - просто маска, за которой скрывается ненавидящий всех человек. Уж взгляд больно пронзительный и не стыкуется с внешностью жизнерадостной бабуль-ки.
- Здрасьте, - буркнул я, доставая домофонный ключ, а в мыслях - только бы не прикопалась с каким-нибудь тупым вопросом. А ведь могла бы, если бы не кот, проявивший активность. Только звон в ушах стоял, когда я закрывал за собой дверь, она что-то чекотала то ли мне в след, то ли оживившемуся ко-ту, я ни хрена не понял в любом случае.
«Царство ночных кошмаров» - это цитата. Какой-то умник настрочил на стене в подъезде маркером, между надписями, прославляющими рэп и скин-хэдов. В общем, он прав - лампы давно отсутствуют, темно, и не знаешь, кто в этой темноте. И этот вечный запах жареной рыбы, всегда смешанный с ка-ким-то еще запахом. Второй запах может быть любым, но вонь жареной рыбы есть всегда. Терпеть ее не могу. Потом, правда, становится светлее, из-за грязных окон, через которые все равно пробивается кой-какой свет.
Живу я на третьем этаже (в доме их пять), так что неминуемо приходится проходить мимо почтовых ящиков.
Эта площадка - запасной аэродром нашей синевы, они собираются здесь, когда на улице холодно. Удовольствие еще то - мимо них идти, особенно, если они уже разогреты. Если не зацепили - вам повезло. Они тут себя хозяевами мнят. От них не спасает ничего - ни домофон, ни, тем более, эфемерный уча-стковый.
Видел я этого служителя закона всего пару раз, да и то - мельком про-шмыгнет, и все.
Хотя, когда домофон ставили, наша старшая по подъезду уверяла – новая жизнь. Типа, домофон будет и сразу пьяные собрания прекратятся.
Как же! Одна точка, где барыжат спиртом - прямо в подъезде, и еще две - в соседнем. Куда они денутся и куда алкаши от них денутся? Этот домофон, скорее, помогает барыгам, от милиции, а не людям. Хотя, чего им, барыгам, милиции-то бояться?
Впрочем, сегодня тепло и никого нет, вернее, нет синяков. Зато стоял Санек - тот самый, что с ноября не заходил. Саня был моим другом, вернее, он так считал, если исходить из того, что знакомство с детства означает дружбу. Туповатый, но сильный, не крутой и не лох, короче, реальный, он учился со мной с 1-го класса и жил в доме напротив, но своим другом я его все равно назвать не могу. Слишком разные мы. Приходя со школы, я находил еду, приготовленную мамой еще утром и заботливо оставленную под подушкой, а не пьяного папашу, уже завершившего свой рабочий день, так и не начав его.
Он нигде не учится, шатается по улицам, изредка занимается гоп-стопом и все такое. Короче, его недоумком никто не зовёт, в отличие от меня. А если вдуматься, он в более выигрышном положении, чем я - у него есть условник и армия, похоже, в отличие от меня, ему не светит.