До поля боя оставалось шагов с полсотни, когда Голубчик, подняв воротник, перешел на противоположную сторону. И так же величественно прошествовал до самой школы.
Когда смельчаки из нашего класса, победив «ашников», отряхивались от снега, в дверях часовой мастерской показался улыбающийся Борька Извинилкин.
Ребята встретили его криками «приветствия»:
— Ура нашему Кутузову!
— Да здравствует победитель!
— Отставить! Вольно, храбрые воины! — попытался отшутиться Борис, но его подхватили на руки и начали качать.
Вид у Бореньки после усердствования его «храбрых воинов» был отнюдь не блестящий.
— Ну вас к черту, пошутить не умеете, — ругался растрепанный Борька, приводя себя в порядок.
Но через минуту смягчился и всех щедро одарил сигаретами.
— А ты, Андрюшка? — Борис размахивал перед моим носом оранжевой, с золотым ободком коробкой. — За компанию!
— Выдумал! — заржал Колька Мышечкин. — Наш Андрюха Каланча праведник! Он и не курит и за девчонками...
— Заткнись! — сказал я и, чтобы унять зубоскала, кивнул Борьке: — Давай!
Прикурил и, ни на кого не глядя, принялся дымить, как лесопилка. Не скажу, чтобы мне было приятно: в горле першило, на глаза навертывались слезы, но я не обращал внимания на эти пустяки. Пусть все знают: я тоже умею курить!
И все бы, кажется, кончилось благополучно, если бы на углу, после того как распрощался с мальчишками, мне вдруг не стало плохо... Закружилась голова, закружилась так, что едва не упал. Хорошо хоть один был. А то бы на всю школу завтра просмеяли!..
Вечером опять ходил в школу — на занятия спорткружка. А когда, собравшись домой, вышел из раздевалки, в полутемном коридоре наткнулся на Машу Горохову.
— Ты чего тут скучаешь? — спрашиваю.
— Так... подружку поджидаю, — приветливо заулыбалась Маша: видно, ей надоело одной стоять.
Неожиданно в голове мелькает мысль: а не поцеловать ли Машу? Я ведь еще ни разу, ну, совсем ни разу, ни одной девчонки в жизни не целовал.
Пришвартовываюсь к Маше и осторожно так начинаю обнимать ее за плечи.
— Не балуйся, ну тебя! — поводит плечом Маша. — А то еще увидят.
— Так уж и увидят? — говорю, а сам думаю, что у меня все как-то неуклюже получается — наверно, от неопытности.
Нагнулся, чтобы поцеловать, а Маша вся как-то сжалась, зажмурилась и прямо-таки не дышит. Тут я и целоваться передумал. Еще расплачется! И, ничего не сказав, пошел к двери.
Всю дорогу до дому ругал себя на все корки. Правда, ну разве я нормальный человек! Все ребята как ребята, а я? Ростом вымахал с пожарную каланчу, а сам ни курить не научился, ни с девчонками обходиться... Эх, горе да и только!
8 марта, суббота.
Пропал Максим. Вот уже два дня нет его в школе. Перед началом последнего урока Елена Михайловна спросила:
— Кто знает, что случилось с Брусянцевым?
Римка, только что собиравшаяся вручить учительнице горшок с чахлой геранью, вручить торжественно, с прочувственными словами, сразу как-то скисла.
— Ну, кто же знает, что стряслось с Брусянцевым? — снова повторила Елена Михайловна.
Все переглядывались, но молчали. Вдруг поднялась чья-то рука.
— Разрешите, Елена Михайловна?
— Говори, Иванова.
Встала Зойка. Тряхнула кудряшками и сказала:
— Мне кажется, Елена Михайловна, к Максиму может сходить... — Зойка лизнула кончиком языка губы и добавила: — Снежков. Они как-никак друзья.
И Зойка, краснея, уколола меня пронизывающим взглядом.
Вертя в руках карандаш, Елена Михайловна посмотрела внимательно вначале на Зойку, уже севшую на свое место, а потом на меня.
Чувствуя, как загораются щеки, я опустил глаза и пробурчал:
— Ну да, если какое поручение... так всегда Снежкова вспоминают.
Но в душе я был рад, что именно меня вспомнила Зойка.
Борька Извинилкин с задней парты крикнул:
— Прошу извинить, но кандидатура вполне подходящая!
Кто-то засмеялся. Елена Михайловна постучала карандашом по столу:
— Тише, продолжаем урок.
Прямо из школы я пошел к Максиму. Шел и думал: Максим, конечно, мне друг, но странный он все же какой-то человек. Скрытный, молчаливый... Бывало, зимой, только кончим готовить уроки, Максим сразу же начинает собираться домой. Мама оставляет чай пить, а он одно: «Спасибо, мне домой пора». Скажу: «Я провожу тебя», — а он опять: «Спасибо, один дойду». А если, случалось, я и увязывался с Максимом, то всегда прогулка кончалась так: дойдем до его квартиры, постоим у ворот и разойдемся. Правда, почему он такой... такой не совсем понятный?
Ну, вот и шатровый домик с покосившимся парадным крыльцом. Тут-то и живет Максим. Брусянцевы занимают вторую половину, и вход к ним со двора.