Ветер разыгрывался. Дмитрий Потапыч надвинул на глаза выгоревший картуз с потресканным козырьком и спросил Егора:
— Согрелся? Ну, тогда поехали.
Алеша еще спал. Маша заглянула ему в лицо. Оно светилось какой-то особенной, сонной улыбкой. Только у детей бывает такая улыбка.
— Алешенька, — тихо сказала Маша, — проснись.
Мальчик широко открыл большие глаза, все еще чему-то улыбаясь, увидал костер, Машу, серое небо с голубыми бездонными колодцами и окончательно проснулся. Дрогнули и разомкнулись вишневые губы.
— Я не сплю. Я это просто так, — молвил он и поднял голову.
А Егор с Дмитрием Потапычем уже скатали разбросанный по песку бредень. На желтом крупитчатом песке отпечаталась причудливая кружевная вязь.
— Поплыли? — спросил Егор, когда на дно лодки возле бредня и корзинки с рыбой уселись Маша и брат.
С кормы помахал рукой Дмитрий Потапыч. Егор толкнул лодку и повис у нее на носу, болтая над мутной водой ногами.
Старик умело направлял лодку навстречу волне, стремящейся захлестнуть борта, и каждый раз увертливое суденышко взлетало на пенистые гребни, так и норовившие подмять лодку под себя.
— А здорово Волга расходилась! — прокричал Егор, сильно налегая на весла и упираясь широко расставленными ногами в копань.
— Шалит, — ответил старик. — Когда она разыграется, так не то еще бывает.
Егор ощущал в себе неудержимый прилив молодых, растущих сил, ему не страшна была разбушевавшаяся стихия, он знал, что одолеет ее, и от сознания этого ему было весело. Он далеко закидывал весла и подставлял разгоряченное лицо под холодные, освежающие брызги.
Первые минуты Маша сидела с закрытыми глазами, взявшись руками за края бортов. Когда лодка срывалась с гребня волны и падала вниз, у нее замирало сердце и ей казалось, что сейчас они провалятся на дно Волги. Но вдруг лодку подхватывала какая-то неведомая сила, и она будто на крыльях вырывалась на простор. Постепенно Маша привыкла к этим ежесекундным взлетам и падениям. Наконец она полуоткрыла глаза. Посмотрела на качающиеся вдали берега и улыбнулась солнцу, поборовшему тучи и на минуту заглянувшему на землю.
Когда-то в давние времена, думала Маша, в такую же вот непогоду, увязая в сыпучих песках и глине, шел по берегу, спотыкаясь от усталости, бурлак Мартьян, и жесткий лямочный хомут больно врезался в израненные плечи. Какие сокровенные мысли тревожили перед смертью старого бурлака? Не о смысле ли жизни задумывался он? Не тосковала ли его душа о правде, которая, придет время, одолеет зло на земле, как бы велико оно ни было?
Все ближе и ближе угрюмые громады гор. Черной щетиной стоял густой сосняк. Маше показалось, что кто-то притаился в его таинственном мраке и пристально смотрит неподвижными темными глазами, и ей сделалось жутко, у нее по спине пробежали мурашки.
Внезапно с самой высокой сосны сорвалась большая серая птица и, взмахивая огромными крыльями, полетела над рекой.
— Ястреб! — закричал Алеша и заглянул из-под руки на небо.
Ястреб летел медленно, свесив вниз голову, зорко высматривал добычу. Были видны белые подкрылья птицы.
Тише стал ветер и спокойнее волны, а у подножия дальней горы, спускавшейся прямо в Волгу, вода казалась гладкой, словно по ней только что прошелся утюг.
Берег был совсем рядом. Над окнами белого домика четко вырисовывался номер поста. По каменистой дороге в сторону Яблонового оврага лениво плелась лошадь. В телеге трясся мужик с длинной хворостиной в руке.