— Как вы добры ко мне. Я никогда не забуду... Никогда!
Мастер смутился и встал.
— Что вы... Вот уж право... — пробормотал он и стал искать фуражку.
Маша посмотрела ему вслед и подумала: «А он добрый, хороший и Павлушу, видимо, очень любил».
Неожиданно в раскрытое окно дунуло холодным ветром с пылью, и кто-то с яростью захлопнул створки. Испуганно вскрикнув, Маша соскочила с кровати.
На улице творилось что-то невообразимое..
Днем хмурилось небо, было душно, и хотя восток заволокли черные тучи, изредка рассекаемые змейками молний, а над дальним лесом на левом берегу Волги несколько раз нависал дождь, — все еще думалось, что гроза пройдет стороной.
Но к вечеру с востока потянуло холодом, подул ветер и черная туча стала быстро расти и приближаться.
Маша держалась рукой за косяк окна и широко раскрытыми глазами смотрела на улицу.
Впереди тучи неслись косматые седые вихри, они поднимали с земли столбы пыли, срывали с крыш сараев и коровников солому и крутили, подбрасывали ее вверх.
Уже где-то близко загромыхали сердитые раскаты грома, а на западе ярко светило летнее солнце, и горизонт был безмятежно голубой, без единого облачка, и от этого почему-то еще страшнее казалась приближающаяся гроза и еще тревожнее билось сердце.
А одинокая тонкая сосенка на Могутовой горе, терзаемая ветром, и белые голуби, в смятении носившиеся по черному, как ночь, грозовому небу, долго еще будут возникать перед Машиными глазами и бередить душу неясной, смутной тоской о том, что когда-то было и безвозвратно ушло в прошлое.
И Маша поняла, что прежнее все кончено и никогда, никогда больше не повторится, а впереди у нее трудная, тяжелая жизнь, но она верила, что придет время и снова наступит счастье и радость на русской земле.
«Павлуша! Как я хочу во всем быть такой, как ты! Я буду много-много работать и растить ребенка, твоего ребенка, — думала Маша. — А как я буду его любить!»
Ветер смолк, и на какую-то минуту все вокруг замерло в томительном ожидании. Маше показалось, что эта минута длится целую вечность. И вдруг пошел дождь — крупный и частый. Маша открыла окно, и в комнату ворвался бодрый, освежающий воздух, лицо и грудь обдало приятным холодком.
Она обернулась и увидела Алешу. Мальчик стоял посреди комнаты.
— А я думал, ты спишь, — сказал он и застенчиво улыбнулся.
Маша надела халат и усадила Алешу рядом с собой на кровать.
— Что же ты ко мне не приходил? — спросила она.
— Мать не велела. «Она, — говорит, — родить собралась...» Где же у тебя маленький?
— Его еще нет, Алешенька, но он скоро будет.
Мальчик насупил брови и вскинул на Машу строгие глаза:
— Ты смотри, только братишку роди, я девчонок не люблю. Ладно? — Он помолчал и добавил: — Мы нынче с тобой одни остались. Мать с Егором на бакен уехали деда сменить. Его на промысел звали, речь говорить... А мать совсем теперь вместо отца работать там будет.
Дождь незаметно смолк. По улице неслись бурные потоки грязной воды, и на гребнях ее возникали и лопались пузыри. Ребятишки в засученных до колен штанах уже смело перебегали ручьи и весело смеялись.
В горах курился розовый туман. Где-то далеко-далеко, вероятно еще за околицей, шло стадо, а хлопки пастушьего кнута, уже слышались в деревне.
— Пойдем корову встречать, — сказала Маша и встала с кровати.
— Я один встречу, а ты дойницу готовь, — решил мальчик.
Маша цедила сквозь ситечко парное молоко, когда стуча о пол сапогами, на кухню вошел Дмитрий Потапыч. Он шел неестественно прямо, аккуратно печатал каждый шаг, и лицо у него было строгое и бледное.
— Папаша, что с вами? — испуганно спросила Маша.
Старик хотел что-то сказать, но только махнул рукой и пошел к себе за печку.
Дмитрию Потапычу очень хотелось сказать снохе, что он любит ее так же, как любил Павла, сказать ей какие-то сердечные, ласковые слова, но он не нашел нужных слов. И он боялся еще, как бы Маша не подумала, что он говорит все это просто так, чтобы ее утешить.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Удивительный в этом году выдался сентябрь! Уже наступила вторая половина месяца, а было так тепло, словно летом. И еще не начинался листопад. Лишь кое-где валялся палый лист. Леса как бы все еще не хотели расставаться со своим пышным, цветастым нарядом.
И вечера стояли тихие, задумчивые.
Прижимая к груди ребенка, Маша подошла к берегу Волги. В эти вечерние часы она всегда любила бывать на реке. Сюда Маша ходила с Павлом, подолгу сиживала здесь и после проводов мужа на фронт.