— А что же вы не садитесь? — с добрым участием спросил он и подставил табуретку.
— Спасибо, — ответила, краснея, Маша.
Положив на тумбочку книгу, Трошин и сам устроился у стола.
— А вы что же тут, товарищ Каверина, акт, что ли, какой составляете? — заговорил он шутливо. — Неужели мы в чем провинились?
— Никакой акт не поможет... Надо гнать в шею вашего коменданта. Вот что! — Каверина подняла голову. — Серьезно говорю.
— Согласен, — кивнул Трошин. — Этому пьянице давно пора по шее надавать.
Каверина повертела между пальцами карандаш, потом зачертила нарисованную на бумаге птичку.
— А еще, Оля, запиши: в туалетной комнате нужно повесить новые умывальники, — сказала Маша. — Те, что сейчас там, — худые, ржавые. И занавески на окна. Это тоже обязательно.
— Занавески... А с ними и верно неплохо будет! — простодушно проговорил бурильщик, снова уставясь на Машу.
Но Маша даже не взглянула на Трошина.
«А он совсем и не заметил нашего букета», — с неприязнью отметила она про себя.
Через полчаса Ольга и Маша собрались уходить. Проводив их до крыльца общежития, Трошин на прощание сказал:
— Заглядывайте почаще. А за букет пребольшое спасибо. Мы эти веточки до весны сохраним!
И он посмотрел на Машу светло-серыми, мягко засиявшими глазами, как будто угадывая, что это она принесла в его комнату последнюю память о прошедшем лете.
III
Еще когда в бригаде Хохлова работал Павел, Егор изредка прибегал на буровую. Особенно он любил бывать во время подъема или спуска бурильных труб. Робко остановившись на мостках и затаив дыхание, паренек во все глаза смотрел на длинные стальные трубы — «свечи», которые быстро, одну за другой, поднимали из скважины рабочие.
Но вот дядя уехал на фронт, и Егор перестал ходить на буровую. Снова его увидели там через полгода после получения известия о гибели Павла.
— Фомичев? — спросил мастер, проходивший мимо рослого, краснощекого паренька, и взял его за плечо.
— Здрасте, — с хрипотцой сказал мальчишка, недоверчиво покосившись на Авдея Никанорыча.
— Так, так, — протянул Хохлов, оглядывая с головы до ног подростка. — Интерес, значит, к нашему делу имеешь? Бурильщиком, как дядя Павел, хочешь быть?
Егор ничего не ответил, он лишь проворно опустил лучисто просиявшие глаза. Глаза эти были расставлены широко, точь-в-точь как у дяди Павла.
— А учишься как, хорошо?
Мальчишка мотнул головой.
— Ну, то-то. Учись старательно. Теперь в нашем деле без учения нельзя. Вон их сколько, машин-то разных! — Хохлов помолчал, еще раз внимательно оглядел Егора. Беспокойные, глубоко запавшие глаза мастера потеплели в улыбке. — Ну, то-то! Заглядывай еще, когда вздумаешь!
И вот с тех пор паренек все больше и больше стал привязываться к старому мастеру. Теперь он уже чаще наведывался на буровую. Когда кто-нибудь из рабочих сердился на Егора, пристававшего с разными расспросами, Хохлов говорил, хитровато щурясь:
— До всего допытывайся, Егорка! Ко всему присматривайся. Наша работа, парень, сто́ящая. Нефть для машин нужна, как хлеб для человека. Вот оно что!
Ему все больше и больше нравился этот шустрый, любознательный подросток, которому до всего было дело.
Егор никогда не скучал на буровой и всегда находил себе занятие: то вертелся возле ремонтируемого насоса, подавая слесарю разные гайки и ключи, то помогал рабочим готовить раствор, с азартом кидая в глиномешалку полные лопаты тяжелой комковатой глины, то очищал от песка и мучнистого шлама желоба.
— В Павла, в дядю пойдет. Такой же до работы горячий будет, как и тот, — негромко, себе под нос, говорил мастер, присматриваясь к лобастому, не по возрасту сильному и выносливому пареньку.
А заслужить одобрение Хохлова, человека требовательного и к людям и к себе, было не так-то просто.
На каждом промысле — большом или малом — можно найти буровую скважину, первой в свое время давшую нефть в этом районе. Была такая скважина и на промысле в Жигулевских горах.
Невысокая вышка стояла в начале устья Яблонового оврага, метрах в полутораста от берега Волги, и нефтяники в шутку называли ее «бабушкой». Эту скважину-открывательницу и пробурил в тридцать седьмом году мастер Хохлов.
Всякий раз, заявляясь на промысел, Егор старался пройти непременно мимо этой вышки. А изредка он даже присаживался около «бабушки» на пенек и пытался представить себе то недавнее, совсем недавнее время, когда она сиротливо стояла одна-одинешенька во всем этом лесистом и — опять уже в прошлом — таком глухом овраге.
Об этой буровой Егор знал все, решительно все, не зря же он пытливо и настойчиво выспрашивал Авдея Никанорыча о его работе в Яблоновом овраге.