Всю зиму от Константина приходили письма, и Катерина стала уже привыкать к мысли о том, что муж где-то недалеко и вне опасности и, возможно, и дальше не случится с ним ничего плохого. Но как-то в мае Константин неожиданно сообщил, что их часть отправляется «на новые позиции», намекая о фронте, и для Катерины снова началась тревожная жизнь, С этого времени дорогие сердцу короткие весточки от мужа она получала все реже и реже.
Теперь Дмитрий Потапыч часто говорил:
— Как-то там наш солдат поживает? Поди, мосты разные делает да окопы роет... Дело нужное, на войне без этого не обойдешься!
«И что это я, глупая, расплакалась? — спрашивала себя Катерина, вытирая фартуком глаза. — Может, ему чуть прихворнулось, вот и задержался с весточкой-касаточкой. Время ведь вон какое — не лето красное... Метель не на шутку разбушевалась, того и гляди крышу сорвет».
А на улице и в самом деле было метельно. С пронзительным завыванием и разбойничьим посвистом носился по крышам, ветер, ломился в закрытые ворота, громыхал о стену рабочей столовой железной вывеской и ради потехи наметал выше завалинок, по самые наличники, снежные сугробы.
Но вот Катерина выпрямилась, поправила волосы. Прислушалась.
«Вроде к нам кто-то стучится в сенную дверь? Или мне померещилось?» — спросила она себя, но не успела встать, как из горницы показался Егор.
— Алешка, перестань! — цыкнул он на брата, заливавшегося смехом, и с непокрытой головой, необутый, в одних лишь пестрых шерстяных носках, выскочил в сени.
Возвратился Егор с бакенщиком Евсеичем, приятелем Дмитрия Потапыча. Маленький шустрый старик вкатился в избу снежным комом. Размахивая шапкой, даже не поздоровавшись, он закричал:
— Что вы тут, ядрена мать, приуныли?
Распахнув шубу, с которой на пол падали белые хлопья, распространяя вокруг приятно свежий, пресный запах только что выпавшего снега, Евсеич схватился руками за бока и оглядел всех веселыми, по-молодому задорными глазами:
— Немцев под Сталинградом наши окружили!.. Пляшите, черти полосатые!
Новость эта всех так обрадовала, так ошеломила, что в первую минуту никто даже слова не вымолвил.
А потом все сразу засмеялись, заговорили, перебивая друг друга. Давно у Фомичевых не было такого шумного веселья, как в этот вечер. А непоседливый Алеша, забравшись за печку, кидал в Егора валенки и победно выкрикивал:
— По немцам-фашистам — огонь!
Дмитрий Потапыч попросил Катерину пошарить в буфете: не найдется ли там по стопочке? И та, расторопная и улыбчивая, принесла из горницы и поставила на стол неполную бутылку вишневой наливки.
Принимая от хозяина рюмку, Евсеич посмотрел через нее на свет и, щурясь, сказал:
— За наших бойцов, удалых молодцов!
Машу тоже уговорили выпить, и она чуть прикоснулась губами к рюмке.
— Было бы можно, все выпила бы и еще попросила! — со смехом сказала Маша.
Ее лицо, все еще бледное и осунувшееся, но даже сейчас не потерявшее своей обаятельной миловидности, чуть зарумянилось.
Катерине, взглянувшей в этот момент на Машу, невестка показалась той прежней хорошенькой, свежей девушкой, какой она была на свадьбе около двух лет тому назад.
Наступило время кормить ребенка, и Маша ушла к себе в комнату. А он уже барахтался в пеленках, морщил покрасневшее от натуги лицо и вот-вот готов был расплакаться.
Она взяла на руки сына.
«Он такой слабый и беспомощный, — думала Маша, — а я его люблю, люблю и люблю!»
Через полчаса, снова уложив сына в кроватку и заботливо укрыв его теплым одеяльцем, Маша подошла к темному окну. Над скованной морозом землей в непроглядной мгле бушевала непогода, и жутко было даже представить себе, что кто-то, возможно, бредет сейчас по бездорожью, пронизываемый ледяным ветром, то и дело отирая с лица озябшей рукой хлопья таявшего снега.
«Может, и под Сталинградом такая же вот погода?» — неожиданно подумала Маша и прислонилась горячим лбом к холодному стеклу.
Немного погодя, забывшись, она сказала вслух:
— А что сейчас делается на буровых в Яблоновом?
И Маша долго еще стояла у окна, взявшись руками за переплет рамы и крепко-крепко, до боли в деснах, стиснув зубы.
VI
Всю ночь по Отрадному гуляла шальная метель. А с неба хлопьями валил и валил густой снег, и как ни пытался буянистый ветер разметать его в разные стороны, эта работа ему была не под силу. На рассвете, когда все стихло и ударил мороз, оказалось, что вся деревня утонула в рыхлых, сыпучих сугробах.
За Волгой медленно всходило солнце, большое и багровое, а множество прямых столбов, поднимавшихся над крышами изб высоко в небо, заря опоясала алыми лентами, и они были похожи на колонны какого-то воздушного замка.