У Маши красными пятнами покрылись щеки. Некоторое время она шла молча, часто-часто моргая веками. А на глаза все набегали и набегали слезы и, уже не имея больше сил их сдерживать, она вдруг заплакала, заплакала навзрыд, закрывая ладонями мокрое лицо.
— Что с тобой, Мария? — озадаченно воскликнула Семенова.
Маша не ответила. Тогда Валентина, растерянно говоря какие-то слова, которых Маша совсем не слышала, попыталась отнять от ее лица руки с негнущимися пальцами, такие узкие и такие холодные.
— Ну, отчего это ты ревешь коровой? Я прямо понять ничего не могу! — говорила Валентина Маше, медленно шагавшей по глубокому, сверкающему синими искорками снегу.
Внезапно Маша сама отняла от лица ладони и, прямо держа голову, глянула на Семенову через плечо.
— Можешь передать этой... этой сотруднице, — голос у Маши окреп и стал сильным и звонким, — пусть обо мне не беспокоится! И еще скажи ей, что я уже нашла себе... вполне хорошее место!
Маша заправила под шаль выбившуюся на лоб волнистую прядь волос и быстро зашагала к буровым, прямо через снежное поле, пробиваясь к тянувшейся невдалеке большой широкой дороге, которая так манила ее к себе.
XI
Всю первую половину марта держались морозы — забористые, палящие. А в горах сутками бушевали снежные метели, и как-то уж не верилось, что со дня на день должен наступить конец долгой, наскучившей всем зимушке-зиме.
Чуть ли не каждый день Дмитрию Потапычу приходилось расчищать во дворе тропинки. Выйдя ранним утром на крыльцо и сразу увязнув в рыхлом сугробе, старик говорил:
— Загостилась зимища! Пора бы и совесть знать... Эко сколько опять навалило!
Старик глядел на тусклое, белесоватое небо, на занесенный снегом двор и недовольно крякал. А потом, схватив широкую деревянную лопату, размахивал ею над головой, пугая тощих, горластых ворон, сидевших на коньке сарая.
— Кыш, проклятые! — кричал Дмитрий Потапыч. — Того и гляди опять несчастье накличете!
Вороны нехотя поднимались в воздух. Пролетая над двором, каркали еще громче, как бы дразня старика.
Но весна все же пришла, и пришла внезапно — дружная, веселая, говорливая. Еще двадцать второго марта сыпал снежок и ночью потрескивали от стужи деревья, а наутро из-за туч выглянуло солнышко. Выглянуло и больше не захотело прятаться за тучами. И уж к полудню так развезло, так раскиселило, что в валенках нельзя было нигде пройти.
Снег сразу осел и налился тяжелой синевой. С крыш домов стремительно, с глухим уханьем срывались огромные засахаренные глыбы, пугая разозоровавшихся воробьев. А по улицам бежали светлые, бурливые потоки, и шустрые, бедовые ребятишки пускали в них свои легкие кораблики.
Маше, ушедшей на работу в валенках, Катерина отнесла в середине дня туфли с ботиками.
— Глянь-ка в окошко, Мареюшка! Моря-океаны разлились! — певуче говорила Катерина, уставясь на Машу чистыми, точно омытыми снеговой водой глазами. — Ну и веснушка-красавица! В один день с зимой расквиталась.
Выйдя вечером из конторы, Маша несколько минут простояла на крыльце, дыша глубоко, всей грудью. Согретый солнцем воздух был напоен терпкими запахами талого снега, отпотевших крыш и какими-то другими, еле ощутимыми, но такими волнующими ароматами молодой светлой весны.
«Вот и зиме конец, — улыбнулась Маша и направилась домой. — Вот и конец моей работе в бухгалтерии. Завтра в это время я буду возвращаться из Яблонового оврага».
Маша, взглянула на высокое небо, сияющее голубизной, и снова улыбнулась, прижимая к груди руки. Сердце билось сильными, порывистыми толчками.
Она шла медленно. Ноги тонули в зернистом снегу, и глубокие ямки с ясными отпечатками каждой клеточки подошвы тут же наполнялись студеной водой.
«Так бы и не уходила с улицы. До чего же все вокруг хорошо!» — думала Маша, прислушиваясь к переливчатому звону быстрых ручейков.
Прежде чем войти во двор, она задержалась у калитки и еще раз огляделась вокруг.
Вдоль улицы стояли гладко выструганные сосновые столбы с туго натянутыми проводами. Столбы, фарфоровые изоляторы, проволока — все блестело в лучах заходящего солнца, и улица выглядела необыкновенно праздничной. Маша вспомнила, как они всей семьей копали в промерзлой земле ямы вот для этих красавцев столбов с застывшими струйками прозрачной смолы на нежно-кремовой гладкой поверхности, и рассмеялась.
Дома к Маше, лишь успела она переступить порог кухни, вприпрыжку бросился Алеша.
— А я нынче пароходики-кораблики пускал! — закричал мальчишка, повиснув у Маши на руках. — И сам капитаном был! Право слово!