Но к вечеру ливень все же стих. Заморосил мелкий, точь-в-точь октябрьский дождичек, и по всему выходило, что нынче не прояснится и ненастной погоде неизвестно когда наступит конец.
Семенова, собиравшаяся было переждать дождь, решила все-таки идти домой.
— Валюша, будь добра, забеги в ясли и скажи, что я не скоро приду за Коленькой, — говорила Маша подруге, тоже выходя из лаборатории, чтобы отправиться на буровую № 27.
Перед крыльцом лаборатории простиралась огромная, словно озеро, лужа.
— Какой ужас!.. Ну что делать? — дурачась, вскричала Семенова, увидев серое, тусклое озеро, беспрерывно прокалываемое тонкими иголками дождя. Она посмотрела на свои еще не просохшие чувяки с красными ободками и схватилась за голову. — Здесь в болотных сапожищах и то утонешь. Прямо хоть по воздуху лети!
— Разувайся, нечего фантазировать. Смотри, как Машенька шагает, — посоветовала, выйдя на крылечко, заведующая.
А в это время Маша, держа под мышкой узелок с обувью, смело шла по луже, высоко подобрав подол платья. Выбравшись на бугорок, она оглянулась и, смеясь, помахала рукой:
— Не бойся. Тут не глубоко. Только вода холодная.
Когда Маша пришла на буровую Хохлова, вахта заканчивала спуск труб.
Как и всегда, спуск проходил в быстром темпе, хотя чувствовалось, что все страшно утомились, работая под проливным дождем. Больше других устал, конечно, Трошин, не покидавший буровую подряд целые сутки. Даже в самый ливень он ни на секунду не отходил от рычагов тормоза.
Лицо Федора, обычно загорелое и румяное, заострилось и побледнело, и бледность эту особенно подчеркивала брезентовая спецовка, вся насквозь промокшая и потемневшая, словно ее облили дегтем. Но, увидев Машу, поднимавшуюся по мосткам, Трошин вдруг весь просиял. В это время Хохлов громко прокричал:
— Майна!
Трошин приподнял рычаг.
Висевшая на талях «свеча» стала плавно опускаться в скважину. Вот над ротором осталась лишь замковая муфта, и Федор остановил инструмент.
В одну-две секунды трубы были свинчены и опять раздалось: «Майна!» И вот уже новая «свеча» опущена в скважину.
Рабочие легко и красиво выполняли одну из тяжелых и трудоемких операций. Особенно же Машу поражал Трошин. Он не делал ни одного лишнего движения. В то же время бурильщик все видел: и то, что происходило перед ним, и то, что делалось на «полатях», с поразительной точностью управляя лебедкой.
«И как это он может так... У него все удивительно естественно и просто получается, — с какой-то даже завистью подумала Маша. — А если бы я встала к тормозу? Разве я смогла бы работать, как он?»
— Марья Григорьевна, зачем вы себя беспокоили? В такую-то погодку! — окликнул ее Хохлов. — Мы и сами сделали бы второй анализ... Идите-ка себе домой.
— Нет, что вы, — сказала Маша. — Сейчас дождь потише стал... Вот каково вам тут в ливень было?
Покачивая головой, Хохлов проговорил:
— Истинный потоп! Чуть с ног не валило. Досталось же нынче моим ребятам. На соседней буровой даже авария приключилась... А грязь какую развезло! Весь транспорт встал. Мне глину должны были подвезти к началу второй смены. Звоню на бурсклад, а там: «Будет завтра!» Как, говорю, завтра? Мне что же, ночью буровую останавливать? Звоню в транспортный, а начальник свое: «По такой грязище лишь гусеничные могут кое-как пройти. А у меня один трактор». Давай, говорю, на чем хочешь, а глину вези! Обещал в скором времени прислать.
В восемь часов Авдей Никанорыч сменил Трошина, хотя тот совсем не собирался покидать буровую.
— Иди в культбудку и отдыхай! — строго проговорил мастер, вставая на место бурильщика. — И выдумал тоже: «На третью смену останусь». Ишь мне, Илья Муромец!
Спустившись с мостков, Федор столкнулся с Машей. Она несла из культбудки, прижимая к груди, приборы, необходимые для анализа глинистого раствора.
Маша была в коротком, намокшем пиджачке и синем с белыми горошинками легком платье.
— Озябнете! Вы очень легко одеты, Мария Григорьевна! — проговорил бурильщик, помогая Маше взобраться по скользким мосткам.
Маша подняла раскрасневшееся лицо.
— Спасибо. — Больше она ничего не сказала.
...Домой Маша возвращалась в сумерках. С Волги задувал ветерок. Мелкий, частый дождичек все еще не собирался переставать.
Маша подходила к складам, когда на дороге из Отрадного показался гусеничный трактор, волоча за собой большую колесную повозку.
Эту машину не страшило даже здешнее бездорожье! Тяжело пофыркивая, лязгая стальными гусеницами, трактор подминал под себя хлюпающую грязь и безостановочно двигался вперед.
На повозке стояли, плотно прижавшись друг к другу, девчата. Они горланили какую-то песню.