О годах своей службы в армии Андрей Тимофеевич писал по-разному. В одних (правда, весьма редких) случаях он отзывался о том времени положительно. Это главным образом воспоминания о новых местах, куда забрасывала его судьба, о хороших людях, с которыми ему приходилось встречаться. Чаще годы воинской службы он считал напрасно потерянным временем. Объясняется это, во-первых, тяжелыми условиями, существовавшими в царской армии, бессмысленной муштрой солдат, тупостью мышления многих представителей командования; во-вторых, воинская служба Андрея Тимофеевича пришлась в основном на период Семилетпей войны с Пруссией, а война, по его убеждениям,— далеко не лучшее занятие человека.
Особенно тяжело переживал Андрей первые месяцы своего пребывания в армии. Сам он записал об этом так: «Сей пункт времени составлял важную эпоху в моей жизни, с оного начиналась для меня жизнь совсем нового рода: до сего жил я на совершенной воле и был властелином над всеми своими делами и поступками, а тут все сие вдруг кончилось и я принужден был готовиться жить в повиновении у многих» [2 Там же. Стб. 273.].
В первом представлении Андрея командиру полка помог Неклюдов. Будучи довольно богатым помещиком, он имел возможность оказывать полковнику существенную помощь деревенскими продуктами, за что пользовался его расположением. Это обстоятельство, а также то, что Андрей был сыном предшественника командира, сыграли весьма важную роль. Полковник благосклонно принял Андрея и сразу же предоставил ему некоторые льготы по полку, в частности разрешил жить не в казарме (как полагалось сержанту), а на квартире вместе с Неклюдовым.
Впрочем, вскоре для Андрея наступили тревожные дни. Выяснилось, что он уже давно числится в просроченном отпуске. Оказалось, что в свое время Тимофей Петрович, зачисляя сына в полк и соблюдая какое-то возрастное условие, прибавил ему год. Поэтому в штабе полка, получив уведомление Военной колегии о предоставлении Андрею отпуска до 16-летнего возраста, полагали, что этот возраст наступит у него не в 1755 г. (как думал он сам), а в 1754г., и уже с того времени стали числить его в просрочке, о чем был подан соответствующий рапорт. Может быть, сам по себе этот факт и не отразился бы особенно на судьбе Болотова, если бы не был связан с другим обстоятельством. В тот период Россия уже начала готовиться к войне с Пруссией, намечалось формирование новых войсковых соединений. Потребовалось увеличение офицерского состава. Одним из резервов его пополнения были сержанты. Штабы получили указание представить их списки. В списках Архангелогородского полка Андрей был в числе первых, и при нормальном ходе событий он получил бы звание офицера автоматически. Но, поскольку в генералитете имелся рапорт о просрочке отпуска, против фамилии Болотова появилась приписка: «За просрочку и неявление и поныне в полку — обойден». Огорчение Андрея еще более усилилось, когда стало известно, что представляли его «через чин», т. е. не на прапорщика, а на подпоручика.
Первое время Андрей старался не встречаться с товарищами, ему казалось, что все будут насмехаться над ним и он сгорит от стыда. Но вскоре выяснилось, что офицеры полка совсем по-другому относятся к неприятности Андрея. Они весьма сочувствовали ему и, не ограничиваясь сожалениями, обсуждали, как можно исправить допущенную несправедливость. Наконец был выработай план действий, согласно которому Неклюдов должен был поехать в Петербург с ходатайством от полка о присвоении Болотову офицерского чина. Официальное письмо командования было сопровождено ходатайством, подписанным всеми офицерами полка. Однако, когда все оказалось подготовленным, Неклюдов заболел. Откладывать затеянное было нельзя, и Болотову пришлось ехать в Петербург самому.
Длительные мытарства, связанные с ходатайством, Андрей Тимофеевич в своих записках охарактеризовал так: «Теперь оставалось мне только исходатайствовать позволение съездить на несколько времени в Петербург, ибо и сие сопряжено было с некоторыми затруднениями. Полковник не в состоянии был сего сделать; он с радостью готов бы был меня на несколько месяцев отпустить, но власть его так была ограничена, что он не мог отпустить меня и до Ревеля; к тому ж и челобитной моей должно было идтить по команде, т. е. сперва от полку представленной быть командующему нами генерал-майору, а от сего представлена быть к генерал-поручику, а от него далее в Петербург к главнокомандующему, генерал-аншефу графу Петру Ивановичу Шувалову, от которого надлежало уже последовать резолюции»[3 Там же. Стб. 303.]. В конце концов положительная резолюция Шувалова была получена, и в полк Андрей вернулся уже не сержантом, а подпоручиком.