Как обычно, они спешились и привязали коней.
— Пойдем по этой дороге, мы по ней еще ни разу не ходили… — Он указал на тропу, извилисто уводящую в глубь леса.
Ей не хотелось идти по этой тропе; она знала почему. Но сейчас нельзя было отговаривать его, она это знала и не хотела раздражать его. Однако ничего хорошего не ждала от этой тропы. Но боялась даже сказать: «Не надо, Андерс». Он не любил, когда его оберегали…
Они прошли уже довольно далеко в лес.
— Погляди, а там ведь живут… вон дымок… — Андрей указал на тонко расползающуюся струйку дыма.
— Там старуха живет, — неохотно заметила его спутница. — Иные колдуньей зовут ее, иные — пророчицей… — Она явно не хотела идти дальше.
Андрей тоже приостановился. Он знал, что дурно христианину встречаться с языческими волшебниками. Но внезапная мысль о матери кольнула. Анка покойная говорила что-то… его мать полагали ведуньей…
— Пойдем, — решительно сказал…
Землянка, обложенная ветками древесными, походила на шалаш. Лесная земля, крытая травой, опавшими листьями, обломившимися сучками, отвечала шуршанием и легким потрескиванием на шаги обутых ног…
Андрею почудилось, будто сгорбленную эту фигурку в темно-пестром одеянии и это страшное старушечье лицо, длинными волосами заросшее, и эти глазки блескучие безумные он уже видел прежде, видел давно, еще до своего рождения, до зачатия… Это не было возможно, а вот ощущение этого — было!..
Тина прикрывала лицо рукавом.
Старуха заговорила на каком-то странном и страшном по звучанию своему языке. И Андрей почему-то понимал… Она проклинала его… Но за что, за что?.. Будто сама жизнь, простая, действительная, грубая, предавала его проклятию за то, что он осмелился быть не таким простым, грубым, действительным… И за это колдунья сулила ему унижение страшнее смерти…
Страшнее смерти!.. Снова подумал с болью о приказе Александра, о летописании…
Тина взяла его за руку, и он пошел покорно. Тина тоже поняла, что слышала проклятия.
— Все будет на ней, на ней! — говорила с убежденностью.
Они воротились, и ночь Андрей провел со своей возлюбленной. Наутро ушел от нее. Однако ни утром, ни днем, ни к вечеру не появился дома. Люди его пустились на поиски. Ярлу дали знать о его внезапном исчезновении. Жена Андрея вспомнила, как едва отыскали его после битвы, раненного, умирающего… Нет, вынести это другой раз нет сил!.. Она лежала на постели в глубоком беспамятстве, бледная как полотно. Верная Маргарита понимала, что беспамятство это спасает несчастную от неимоверной душевной боли…
Чутьем сильной здоровой женщины Тина знала, что Андерс жив. Она о нем все же тревожилась, но в беспамятство не стала бы впадать, ее телесному составу было кого беречь…
Ярл приказал привести внучку Изинбиргира и спрашивал ее об Андрее. Она сказала, что Андрей утром намеревался отправиться домой (это была правда, и ярл видел и понял, что она сказала правду). Ярл размышлял, имеет ли смысл допрашивать ближних Андреевых. Если они знают о каких-то потайных намерениях своего конунга, то ведь не признаются просто. А действовать насилием, пытками он покамест не хотел. Андрея любили. И не было ясно, для чего еще может занадобиться, пригодиться ярлу русский изгнанник. Но все же были спрошены Алексич, Василькович и Константин. И прояснилась одна любопытная подробность. Оказывается, Андрей все же в то утро побывал дома. На конюшне был поставлен его конь. Но никто не видал, как пробрался Андрей с конем. Стало быть, совсем рано было, все спали…
Ярл ощущал некоторую свою беспомощность. Если бы речь шла о человеке, о правителе, чьи действия подчиняются обычной, нормальной и привычной логике, об Александре например, тогда можно было бы определить, подумав, и определить верно, куда и с какой целью направился подобный человек и какой выгоды желает для себя добиться. И можно было тогда сообразить, как действовать самому…
С Андреем не было так. Встречаясь с ним, беседуя и наблюдая, Биргер давно это понял. И сейчас могло произойти все, что угодно. Андрею могло взбрести на ум пробираться в Галич или податься к норвежскому королю Хакону, врагу Биргера, и уговаривать Хакона воздействовать на Александра, чтобы тот примирился с Андреем… Это было невероятно, это было как бред безумца, но с Андреем это могло быть. И наконец, он мог просто выглянуть поутру в окно, увидеть ветку древесную, чуть подрагивающую под ветерком, и от этого зрелища ему захотелось пуститься куда глаза глядят; он и пустился… Однажды на охоте он так подъехал к ярлу, уговорил следовать за собой и показал одинокую березу — несколько темно-желтых листков еще держалось на ветках, голые ветки унизаны были дождевыми каплями…