— Намучились мы здесь, Вася...
— Вижу,— усмехнулся он.
— А ты поверь... Что мы только не пережили, каких издевательств не натерпелись!..
— Каких все же? — не удержался Василь, все еще боясь спросить о своих.
— Вот хотя бы и с твоей квартирой... Понимаешь, заняла я ее, чтоб вещи твои сохранить... И мать свою, и сестру свою сюда взяла, чтобы...
— ...охранять мою квартиру?
Соседка не выдержала его взгляда и отвернулась, как бы для того, чтобы стряхнуть пепел с папиросы.
— Вижу, ты мне не веришь. А нас за это таскали, обыски делали, потому что считали, что это квартира коммуниста... Посмотри... — Соня, как кошка, соскочила с кушетки и распахнула дверцы книжного шкафа. — Только из художественной кое-что оставили, а всю политическую литературу забрали. А мне отвечать пришлось...
Василь понял все. Хитрые глаза, помятое лицо, безвкусная пестрая одежда соседки как нельзя лучше характеризовали эту женщину.
— Скажи, о моих тебе что-нибудь известно? — не выдержав, прямо спросил Василь, понимая, что отнюдь не от горя перебралась эта особа в его квартиру. Жила при оккупантах, судя по ее виду, на широкую ногу, значит, нечего ей было и «страдать». Но не об этом сейчас думал Василь.
А соседка медлила с ответом.
Кое-что она знала. Больше того, она знала, что Зинаиды нет в живых. Она даже надеялась, что и Василия, нежелательного претендента на квартиру, тоже нет... Но не скажешь же ему обо всем этом...
— На следующий день после твоего ухода на фронт немцы очень жестоко бомбили город, — начала Соня издалека.— Минск весь был охвачен пожарами. Зина и Андрейка ушли, а куда, я не знаю...
Она рассказывала с неохотой и безразлично. Однако эти слова были для Василя первой большой новостью, подававшей надежду на то, что Зина и Андрейка ушли куда-нибудь в тихое место, в деревню и живут там, ждут его возвращения из армии.
— Может быть, они в Каменке?— с надеждой произнес Василь.
— Может, и там, — вяло ответила соседка.— Там ведь, кажется, Зинина мать жила...
Эти слова будто разбудили Василя, и он поднялся. Для наведения справок о родных его отпустили только на два дня. Завтра он должен был догонять свою воинскую часть. Надо действовать, а не сидеть в этой чужой для него теперь квартире.
— Ну, спасибо за весточку, соседка, если тебе нечем больше меня порадовать, — глухо сказал Василь. — Я оставлю номер нашей полевой почты и очень прошу в случае чего написать мне или сообщить кому-нибудь из моих...
— Куда же ты, Вася, так быстро? — поднялась и Соня.— Может, перекусишь, у меня тут есть, — и она подбежала к буфету.
— Нет времени... Надо догонять своих...
— Хоть часок посиди.
— Не могу, к коменданту нужно успеть...
— Ну, а как же с квартирой? Я буду стеречь ее, пока ты не вернешься...
— За это спасибо. Когда вернусь, рассчитаемся...
И Василь, козырнув, вышел на улицу.
Теперь он шагал, уже не оглядываясь. Дошел до улицы Кирова и первое, что сделал, — послал телеграмму в Каменку на имя Зининой матери, сообщив и ей номер своей полевой почты. Оставалось по дороге зайти в уцелевший дом, где до войны находился наркомат, в котором он работал. В наркомате никого из знакомых не оказалось, но встретили Василя радостно и попросили оставить его адрес.
Блуждая по разрушенному, полуживому городу, Василь твердо убеждал себя, что жена и сын его находятся в деревне. Однако съездить в Каменку за одни сутки он все равно не успел бы, да и увольнительная была выписана только на Минск, а комендант отказался отсрочить ее и разрешить съездить в другой пункт.
К тому же Василь знал: начинаются решающие бои с врагом. Армия взяла курс на Берлин. И как же не быть ему в рядах наступающих, не шагать вместе со своими боевыми, закаленными в походах товарищами!
На сердце стало легче и спокойнее. Василь надеялся, что в деревне его жена с сыном могли прожить более спокойно, чем здесь, в Минске, где так свирепствовал враг.
Вечером он сел в первый же поезд, отправляющийся на запад, чтобы догнать свою часть.
Стояли теплые летние дни. Природа как бы радовалась происходящему вокруг и не жалела для людей ни солнца, ни своего тепла.
Проходили дни за днями после освобождения Смолян. Миновал почти месяц, как был освобожден и Минск. Налаживалась жизнь, входила в свое новое русло.
Андрейка уже дважды просил Мартына свозить его в Минск или разрешить съездить самому, посмотреть, цел ли дом, где жили они до войны, и, самое главное, расспросить там об отце. Ответов на письма, посланные ими в Минск, в Москву и Каменку, пока не было.