— Не мне решать это. — Мартын догадался, на что намекает Рудак, очевидно уже узнавший о предстоящем назначении.
— Дети будут довольны. Это же Минск! Такое строительство, школы новые, дворцы,— начал перечислять Рудак. — Не то что у нас...
Вот тут-то и решил Мартын поговорить об их сыновьях. Он рассказал о том, что сам вчера побывал в школе, поговорил с учителями, и, как бы между прочим, заметил:
— А твой Михась плохо себя ведет...
— Не может этого быть! — не поверил секретарь.
— Мне, брат, ребята все рассказали. Плохо следим мы за своими детьми. Мой во всем признался.
Рудак поднялся со стула и вышел из-за стола. Лицо его покраснело, веки нервно вздрагивали. Видно было, что сказанное Мартыном крепко задело его. Получается, что не сам он, а Мартын открывает ему глаза, собирается поучать, как надо воспитывать сына? И опять-таки не он, а Мартын начал этот разговор...
— Зашел бы сам в школу, а то учителя нашего районного начальства или побаиваются, или стесняются. Я тоже никак не мог выбраться и вот дождался, что Юрка с Андрейкой подрались. Честно говоря, первопричиной этой драки оказался твой Михась.
Рудак все еще не верил услышанному, и лишь после того, как Мартын рассказал ему обо всем, он начал злиться на себя и на свою жену.
— Клуша, наседка! Только и слышно: «Михасек, Михасек». Слова правдивого от нее не услышишь о сыне! Теперь понятно... Знала, но молчала. Куда это годится? — словно спрашивал Рудак у Мартына.
Он хотел было переключиться на другую тему, но Мартын решительно продолжал:
— Признался я в школе, что мало внимания уделял своим ребятам... У Юры даже двойки появились.
— Так ты говоришь, и у моего две двойки за первую четверть? — переспросил Рудак.
— Было бы и побольше, да... сам понимаешь, учителя не хотят...
Рудак совсем встревожился, начал нервно шагать по комнате. А Мартын подошел к карте района, висевшей на стене, и начал разглядывать ее, словно видел впервые. Все на ней было ему знакомо. И населенные пункты, и овраги, и лесные массивы. Особенно приятно было смотреть на новые условные обозначения, появившиеся совсем недавно. Тут и торфопредприятие, и новый животноводческий совхоз, и два кирпичных завода, усадьба второй в районе МТС, строительная площадка новой электростанции.
— Эх,— вздохнул Мартын,— всем занимаемся, обо всем душой болеем, а о детях своих забыли! А им же и строить, им и жить, и работать.
Зазвонил телефон.
Секретарь неторопливо взял трубку:
— Я, Рудак... Мой... Так, так... Я и сам собирался к вам... А как вас зовут? Антонина Ивановна? Очень хорошо. Обязательно зайду, Антонина Ивановна.
Он медленно, осторожно, как на горячее, опустил трубку на аппарат, не отводя от нее глаз. Новости наплывали так быстро, что Рудак не успел собраться с мыслями.
— Самое страшное,— вмешался Мартын, догадавшийся о содержании телефонного разговора,— это то, что твой курит и даже пробует выпивать. Учит и моего. Так что, если хочешь, давай действовать вместе...
— Я с ним поговорю! — погрозил Рудак кулаком.— Тебе что: переберешься в Минск, и все. А мой останется один.
— Ну и что? Займись им. Школа поможет... Может быть, и хорошо, что не будет вместе с моим.
Мартын считал свою задачу выполненной. Зная крутой характер секретаря райкома, он вначале опасался, что тот поймет все не так, как надо. Но теперь успокоился. Ничего, пускай подумает. Нужно подумать и ему, Мартыну, о детях, их взаимоотношениях, больше бывать с ними, разговаривать.
— Когда ты уезжаешь? — тихо спросил Рудак.
— Ничего определенного пока не знаю, — ответил Мартын и подумал, что сегодня Рудак, кроме всего прочего, такой покладистый потому, что видит в нем представителя из центра.
— Заведующих отделами попросите ко мне! — сказал Рудак секретарше, вошедшей по его звонку.
Едва секретарша повернулась к двери, как в кабинет влетел Михась. С нагловато-насмешливыми глазами, всклокоченными волосами и не застегнутом на пуговицы пальто, он выглядел довольным и независимым.
— Что тебе? — сердито спросил Рудак.
Михась, увидев Мартына, немного растерялся.
— Так я позову,— быстренько сказала секретарша и шагнула к двери.
Рудак проводил ее сердитым взглядом, будто она была в чем-то виновата.
— Я спрашиваю, что тебе тут нужно? — обращаясь к сыну, повторил он.
Михась не ожидал такого приема. Обычно отец старался как можно быстрее выполнить его просьбу, лишь бы отстал. «Не мешай работать»— были любимые отцовские слова и тут и дома.
Сегодня же отец заговорил совсем иначе, сразу видно, что он не в настроении. Михась догадался, что тут шел разговор о нем и дядька Мартын, очевидно, кое-что рассказал о его поведении. Язык у хлопца будто примерз к нёбу, хотя Михасю до зарезу были нужны деньги, за которыми он и прибежал.