Катя ничего не читала, не играла на фортепьяно, не изображала хоть какого-то интереса к учебе и вообще была предельно простой и откровенной. Ее откровенность давно уже перешла грань умиления, и скорее приближающееся к рубежу тошнотворности. Мне она совсем не нравилась. Наверное, поэтому я и был с ней, а не с кем-то еще. Катя очень плохо училась, и я ей помогал. В институт Катю устроил какой-то ее дядя, который хотел дать, своей непутевой, как и все семейство его сестры, племяннице, дорогу в жизнь. Катя с родителями, мамой – продавщицей в галантерее и папой – слесарем, жила в коммуналке. Из всего, что Катя видела в этой жизни, любила она больше всего пьяные студенческие вечеринки в общаге, и разговоры про создание собственной рок группы. Коронным выступлением ее после пяти, иногда шести, рюмок водки, было, встать посреди комнаты и тряхнуть своей "великолепной шевелюрой", как говорили наши одногруппники и соплеменники мужского пола, и как видел я, сопливыми выкрашенными в цвет недельного заветревшегося масла, волосами, в такт какой-нибудь заводной песенке, "назло врагам", вырывающейся из проигрывателя с такой силой, что барабанные перепонки грозились вот-вот лопнуть.
Я не любил ничего, что нравилось Кате, не любил и Катю, но у нее было одно преимущество перед другими девушками, она была настолько отвратительна, что бессознательных попыток найти в ней хоть что-то, что могло бы мне, пусть на миллионную долю секунды понравиться, просто не могло мне придти в голову. Максимальная законченность в формате ужасного, вот за что я был с Катей…
– Куда ты хочешь сегодня пойти? – прервал я ее хриплое бурчание на тему – "моя мечта", это была единственная тема, на которую Катя была способна говорить. Она бесконечно строила планы на будущее. Объяснить ей, насколько ее мир ирреален, я не пытался. Понять, что все, о чем она мечтает, иногда конечно происходит с людьми, с одним из миллионов, но, тем ни менее, но она уж точно к ним не относится, Катя все равно бы не захотела и не смогла. Поэтому я и не пытался с ней серьезно говорить о ее безнадежных стремлениях. Поддерживать ее монологи было достаточно легко, я просто периодически смотрел на нее и говорил: "Да, Катя, мы всегда будем вместе!". Она немного краснела, опускала взгляд и еле заметно, самодовольно подхихикивала, думая при этом: "Ах, какая я умная, какая я молодец! Он от меня никуда не денется!"
Катя хотела за меня замуж. Поэтому она очень активно пыталась со мной переспать, чтобы "случайно залететь" и вынудить меня на ней жениться. У нее не получалось затащить меня в постель до того дня, о котором я сейчас говорю. Все время пока мы встречались с ней, Катя затаскивала меня на пьянки к друзьям, где все трахались, расползшись по углам, как тараканы, на стенах, чем и пыталась меня соблазнить. Ей почему то казалось, что соблазниться ею, я не то чтобы не могу, но если не захочу, то и уговорить она меня не сможет. А вот влияние масс, на меня должно было подействовать по ее представлениям. Ее возбуждала толпа, она с радостью отдавалась ей, входила в нее, позволяла стихии нести себя куда угодно, и считала, что все люди такие же. Когда мы с ней попадали на такие вот секс тусовки, Катя тут же заводилась. Ей хотелось ебаться. Но я, сидел на полу, держа в руке бутылку вина, отпивая периодически из горлышка, сладкую гремучую смесь, и смотрел в никуда, ни как, не реагируя на ее попытка стянуть с меня джинсы. Когда мне надоедало ее ерзание по моим ногам, я нежно, но властно брал ее за гриву и клал ее голову себе на колени, лицом вверх. Я гладил ее лоб и волос, придавливая голову так, чтобы она не могла пошевелиться. Сначала она еще пыталась дергаться, как мелкий зверек, не привыкший еще к руке, а потом успокаивалась и засыпала. Ее рот чуть приоткрывался, пухлых яркие губы расслаблялись, чуть опускаясь, она тихо и глубоко дышала. В своих снах, Катя была отвратительна…
– Пойдем к Коле! – сказала она.
Коля был Катиным соседом по дому, они вместе учились в школе, в параллельных классах. Коля красил ресницы, но ни кто не обращал тогда на это внимания, удивление вызывали лишь его невозможные, учитывая национальную принадлежность Коли, успехи на журналистском факультете, где он учился. Он уже печатался во многих газетах и его приглашали после окончания института, на "Первый канал". У Коли были самые перспективные, но при этом самые отвратительные друзья, а Катя гордилась тем, что они с нею общаются.
У Коли мы пили дорогой коньяк, не известно откуда взявшийся у него, и обсуждали новые редкие книги, которые кто-нибудь из нас, доставал в одном экземпляре в виде сфотографированных страниц…
– Хорошо, давай к Коле! – ответил я равнодушно. Мне было вообще наплевать, куда идти.
Мы пришли к Коле, и он тут же предложил нам коньяк. Мы согласились и, сделав пару больших глотков, умиротворенно опустились на большой старый кожаный диван, который стоял у Коли в комнате. Родители Коли, были учителями в школе, Коля их стеснялся и старался говорить о них поменьше. Как это не казалось нам странным, но, они, слушались девятнадцатилетнего Колю. Он притаскивал в дом бутылки, тогда очень редкого Hennessy и деньги, валюту, которые его родители, даже не видели до этого. Поэтому к Коле можно было придти когда угодно и остаться на сколько угодно.
Я взял бутылку и отпил еще немного, мне хотелось опьянеть, потому что сегодня, мне было как-то особенно тошно от всего происходящего. К Коле пришли наши друзья, мы громко обсуждали вещи, о которых некоторые говорили лишь шепотом, а большинство не затрагивали эти темы вовсе, некоторые же не смели и думать о том, что бы произносили не боясь и не смущаясь. Мы пили коньяк и ели персики, которые откуда-то нашлись у Коли. Мы чувствовали себя свободными в этом мире. Мне было скучно.
Я выпил очень много, но лучше, мне не становилось. Разговоры по-прежнему казались ужасными, люди невыносимыми, а Катя, бессмысленна.
Было уже намного больше двенадцати, когда у Коли внезапно зазвонил телефон.
Он удивленно подошел к аппарату и, сняв трубку, произнес певучим голосом с вопросительной интонацией: "Алло?!".
В трубке послышался мужской голос, что-то долго говоривший Коле.
– Но уже так поздно! Я даже и не знаю + – протянул в ответ Коля, – Мои родители, они будут волноваться, ты пойми!
Колю упрашивали. Он тянул время и отговаривался, набивая себе цену. Потом, услышав, наверное, то, что он хотел услышать, Каля сказал: "Ну ладно! Только ради тебя +", и, не дождавшись ответа, тут же повесил трубку.
– Дорогие мои! Простите меня! Но мне надо срочно уехать! У моего друга такие проблемы! Ему срочно понадобилась моя помощь! Вам придется покинуть мой дом! – сообщил нам Коля, стоя посреди комнаты, раскинув руки в разные стороны, ладонными вверх.
У Коли было астеническое телосложение, он был худой, даже можно сказать, тощий, но в отличии от подобных ему мужчин, у которых несмотря на природную худобу, все же довольно накаченные руки и широкие плечи, Коля обладал абсолютно женским станом. У него были нежные, без единого намека на мышцы руки, которые заканчивались тонкими, ухоженными кистями и длинные пальцы. Кожа у коли была смуглая, волосы кучерявые, глаза темные настолько,что зрачков не было видно. Коля был красивой девочкой…
Все были пьяны, и уходить ни кто не хотел. Но Коля посмотрел куда-то в пустоту, слишком ясным и острым взглядом, сжал свои тонкие губы и провел рукой по длинным, обычно падающим на лоб, каштановым волосам и все медленно, начали выползать из его квартиры, благоговейно трясясь перед его всемогуществом. Вскоре квартира опустела, все словно растаяли, испарились, незаметно и быстро.