Герберт рассказывал, что он был женат, что у него есть взрослая дочь, что с женой они давно разошлись, что у него есть квартира, он работает где-то там, название чего мне знать не полагалось и еще что-то. Я слушала, смотрела на него словно сквозь туманную мглу, которая, казалось, окружала меня. У меня кружилась голова, мне становилось все хуже. Я смотрела на него сквозь дымку, что как стена отделяла меня от него и осознавала, как же он мне отвратителен, со своим водителем, деньгами, устрицами, Гришей, и самоварами. И это бесконечное быстрее, скорее, словно отнимут, надо проглотить, надо рассказать, надо заполнить собою все предоставляемое ему физическое пространство, время, пространство и время мыслей собеседника, не дать ускользнуть, смотреть в глаза, не дать подумать ни о чем. Ты здесь, ты со мной, ты состоишь из моих мыслей и чувствуешь ты только так, как это делаю я, и знаешь ты лишь то, что я тебе рассказал. Он был таким, но я тогда этого не хотела видеть. Я заняла, что он сейчас для меня, и надо принять его, увидеть в нем что-то приятное.
– Мне плохо! – сказала я, надеясь услышать привычное: «Может, поедем ко мне?!», и мы спокойно поедем, я приму ванну, немного покричу в псевдо оргазме, под натиском его, вполне приемлемого, даже местами, как мне кажется, спортивного тела и высплюсь на белых душистых простынях.
– Что с тобой? Ты больна? Тебя отвезти домой? – вновь забеспокоился он.
Я тяжело посмотрела на него. В нем было столько восхищения, несмотря на то, что я не произнесла за все это время нашего разговора, ни звука. Говорил лишь он, я молчала. Мне он показался таким хорошим, что я не осмелилась сама предложить поехать к нему.
– Да… – жалобным голосом ответила я.
– Конечно, отвезу! Куда ехать, только скажи! – он посмотрел на меня глазами преданной собаки.
Мы вышли из ресторана, Герберт поддерживал меня. Гриша улыбался, Саша, смотрел на меня с ненавистью. Я назвала адрес и сев в машину, уснула на плече у Герберта…
Я спала крепко и долго, как мне показалось, даже слишком долго, я видела все, что будет потом с нами, всю нашу чертову жизнь, его глазами, словно со стороны, будто подглядывая за собой в замочную скважину. Я видела себя через десять лет, видела и его. Если бы я могла что-то изменить, наверное, я бы изменила это, но я знала, что должна быть с ним, поэтому я постаралась не задумываться над подробностями своего сна.
– Ты дома! – тихо будил меня Герберт, когда мы подъехали.
– Спасибо! – смирным сонным голосом сказала я.
Он помог мне вылезти из машины и проводил до подъезда.
– Вот возьми, это тебе! – сказал он и смущенным движением вытащил из кармана деньги.
Я закашлялась, при виде толстой пачки денег.
– Может тебе лекарств привезти? – вновь забеспокоился Герберт.
– Нет, спасибо! У меня все есть! – ответила я слабым голосом и улыбнулась.
– Мы еще увидимся? – спросил он, – Можно я тебе позвоню?
– Да, если хочешь, звони! – ответила я и сказала ему свой телефон.
Я потянулась к нему и поцеловала его в щеку, как-то совсем по-детски, с наивной благодарностью. Я улыбнулась и, закрыв за собой дверь подъезда, забыла про существование Герберт до следующего дня. Даже пачка бумаги, которую все именовали деньгами, что лежала у меня во внутреннем кармане куртки, не напоминала мне о нем. Он был уже частью моей жизни, тенью, не заметной, не хорошей, и не плохой, просто неотъемлемой частью, той, которая была всегда и всегда будет, той, которую так сложно вспомнить в деталях.
В ту ночь, я спала блаженным сном, успокоенная и уверовавшая, что, все будет хорошо. Я не разговаривала с друзьями, с которыми жила, не объясняла, где была, с кем встречалась, впрочем, они привыкли, что я ничего не объясняю…
– Ну, как он? – услышала я хриплый голос одной старой маленькой наркоманки, доносившийся откуда-то из темноты кухни.
– Кто? – спросила я.
– Как будто не понимаешь! Тот, который тебя привез!
– Великолепен! – ответила я, – Денег дал! – я нащупала в кармане пачку. Вытащила из нее несколько купюр, положила их в другой карман, я знала, что если мои «друзья», покопавшись в моей куртке, найдут хоть что-то, то дальше, они не полезут. Я вытащила одну бумажку и протянула ей. Пачку побольше я убрала в карман джинсов.
– Спасибо! – увидела я грязную руку с обгрызенными ногтями, потянувшуюся за бумажкой и жадно вырвавшую ее из моей ладони.
– В ванне кто-нибудь есть? – спросила я.
– Нет! Иди! – махнула она рукой с купюрой в сторону ванной комнаты.
– Хорошо, но я займу на долго, мне отмокнуть надо! – предупредила я и отправилась сперва мыть ванну, а потом уже в ней валяться, читая разваливавшуюся от сырости какую-то книгу, из серии «запрещенная литература». Я зажгла две большие белые свечи, до неприличия напоминающие фаллоимитаторы. Свечи сильно коптили и весь когда-то бывший былым потолок, покрылся черными разводами.
Я читала полу размытые буквы «тайного знания», вот-вот грозившегося упасть со страниц в уже остывшую воду, и, намокая, и разбухай, ждать неминуемой гибели в канализации.
Мне хотелось спать. Мне было беспредельно хорошо. Вода ненавязчиво ласкала мое тело, любила меня, нежно убаюкивала, и пела колыбельные, тихими всплесками отражая все мои медленные движения. Мне казалось, что вода впитывается в мою кожу, становясь частью меня, той, которая практически ты, но все же отличная от тебя сейчас. Вода любила меня в своих сильных объятиях, проникала в мое тело, ласкала волосы, щекотала губы, отдавала все и забирала все. Мне хотелось спать…
Вода давно остыла, кожа на руках размякла, и мелкие бороздки покрыли кончики пальцев. Я прикрыла глаза, с мыслью, что лучше бы мне не засыпать в ванне и улетела в мир тонущих букв…
Глава о прошлом…
Я проснулась утром от холода. Вязкая вода обволакивала меня со всех сторон и казалось, впиталась в мое тело. Я открыла глаза и с омерзением обнаружила большого рыжего таракана, плававшего пузиком вверх в моей ванне. Наверное, он соскользнул ночью со стены и упал в живительную для меня и смертельно опасную для него стихию. Я с отвращением вычерпнула его из холодной воды и выкинула в раковину. Мне стало дурно оттого, что его мертвое тело, неизвестно, сколько времени, оскверняло мою воду. Я поругала себя за излишний мистицизм. «Холодно!» – подумала я, и начала медленно вытаскивать свои замерзшие части тела на сушу.
Было еще очень рано, часов семь. Работающая, точнее ходившая на работу, а таких было не много, часть нашей коммуны, только начали шнырять по кухне, до ванны они еще и не планировали добираться, поэтому проснулась я сама, а не от стуков в дверь. Я никогда не понимала, почему люди сначала едят, а потом уже моются…
Я отправилась варить себе кофе. Я смотрела на перемещающиеся по кухне тела, они ползали как тараканы по стенам в поисках баночек с крупами, баночек с сахаром, солью, молотым кофе, или кофе в зернах, они ползали по холодильнику в поисках яиц и сосисок. Они быстро передвигались по кухне, доставая то мисочки, то кастрюльки, то чашки, взбалтывали яичницу с молоком, шипели маслом на сковородках, кипятили воду, сладострастно наслаждаясь перспективой, вывалить это месиво на тарелочки и быстро-быстро запихнуть его в свои ненасытные тела. Потом они бы пошли в туалет, пописали, подмылись, и намочили зубные щетки в воде, чтобы сделать вид, что они почистили зубы, на самом же деле, им хотелось сохранить вкус яичницы, сосисок, кофе, творога и манной каши с вареньем, поэтому они никогда не чистили зубы, предпочитая через пол часа, уже сидя на работе, насладиться остатками завтрака, выковыривая его из зубов. Я смотрела на них, мне даже кофе уже не хотелось варить. Мне не хотелось ничего, лишь сесть на подоконник и смотреть в окно, тупо ожидая, когда это чертово солнце закатится за горизонт, и снова наступит ночь, и сова я погружусь в свою теплую воду, в свои теплые буквы, в свои теплые сны.
– Тебе сварить кофе? – обратилась я к Пете, чтобы хоть как-то вернуть себя к реальности, к одному из жителей нашего микрокосмо. Петя работал на заводе, изготавливал гайки и болты, мечтал устроить революцию и свергнуть советскую власть. Какую власть он хотел, Петя не знал, но мыслил, как истинный революционер, сначала, надо разрушить, а потом, разберемся. У него была светло русая кудрявая шевелюра, огромные голубые глаза, обрамленные светлыми пушистыми ресницами, маленький вздернутый носик и пухлые